Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Но главным в Эрике были другие качества, которые отличают многих одесситов и так редки на Колыме, – юмор, доброжелательность, интерес к другим людям; кроме того, он уже в 1970-е годы получил на Севере известность в качестве интеллектуала, и оставленные им мемуары рисуют его действительно как незаурядного человека. Член партии и «большой начальник», Райский отличался широтой взглядов; он хорошо понимал, «где живет». У него был широкий круг общения, причем не только среди коллег по строительству. В Магадане он дружил с Вадимом Козиным; в 1970-е годы опекал Андрея Амальрика.

Увидев Райского в лагерной больнице и услышав его манеру выражать свои мысли, Азадовский подошел к нему, сел на край койки, сказал несколько приветственных слов. Так завязалось знакомство, продолжавшееся до самой смерти Райского.

Вторым человеком, с которым Азадовский познакомился в больнице и кто позднее протянул ему руку помощи, был совсем не зэк. Это был «лепила», то есть врач; еще точнее – капитан внутренней службы Михаил Семенович Фейгинзон (1937–2008).

Он был родом из Белоруссии, в 1961 году окончил Минский медицинский институт с дипломом психиатра, но для врача с такой фамилией места в больнице не нашлось, и Михаил Семенович долго работал врачом на «скорой помощи». В Сусуман он приехал с женой и ребенком в 1970 году, использовав представившуюся возможность получить не только штатное место врача, но и значительно бóльшую зарплату; к тому же семейным военнослужащим на Колыме предоставляли квартиру.

Врач Фейгинзон представлял собой персонаж совершенно нетипичный для колымского и тем более лагерного пейзажа: писал стихи, устраивал поэтические и философские вечера в сусуманской библиотеке; одно время даже бегал по утрам (при температуре в минус 50º – это надолго запомнилось окружающим); пережив первый инфаркт, бегать перестал, но своей просветительской деятельности не оставил.

Cусуманская городская газета порой доносит до нас следы его общественной активности с конца 1970-х по 1982 год. «На очередном заседании клуба “Собеседник” шел разговор о русской поэзии конца XIX – начала ХХ века. С лекцией на эту тему выступил президент клуба М.С. Фейгинзон. Он дал подробную характеристику литературным течениям того времени, остановился на творчестве А. Блока, В. Брюсова, А. Белого, А. Ахматовой и других поэтов». Проводил и вечера, посвященные современной поэзии. С возникновением в стране движения книголюбов Фейгинзон стал председателем общества книголюбов Сусумана, причем в одном из отчетов 1981 года можно видеть, каков был его метод просветительской работы: «Непринужденный, заинтересованный разговор о той или иной книге, о творчестве писателя гораздо легче и свободнее вести в небольшой аудитории, за “круглым столом”, где каждому доступно высказать свое мнение, поделиться знаниями, принять участие в дискуссии».

Но суть дела не сводится к высокому культурному уровню этого человека (хотя Сусуман никогда не был местом стечения интеллектуалов). Суть – в нравственном облике «бороды», как его называли обитатели исправительно-трудовых учреждений Колымского края.

Азадовский впервые увидел его тоже на зоне – Фейгинзон время от времени приходил к зэкам с лекциями о гигиене и здоровом образе жизни. Вообще сама тематика таких выступлений, конечно, не слишком вдохновляла Азадовского (чего нельзя сказать о зэках, которые «лепилу» уважали и выносили из его рассказов много для себя нового). Но его живая интересная речь – с каким-то белорусским еврейским говорком, колоритная, но одновременно литературная и серьезная – привлекала внимание.

Наверное, может показаться странным наше очередное упоминание о том, что главным достоинством человека на зоне, по крайней мере его первым отличительным признаком, для Азадовского была речь. Но когда месяцами с утра до вечера слышишь вокруг себя грязную матерно-блатную тарабарщину, то со временем начинаешь в большей степени ценить то, что некогда казалось обыденностью, – правильный русский язык.

При этом, следует подчеркнуть, Фейгинзон не был ни «странным», ни «полусумасшедшим» – он был уверенным в себе, спокойным и сдержанным, серьезным врачом-психиатром, который хорошо разбирался в своем медицинском ремесле и был сострадателен к людям. Это поначалу даже настораживало: ведь, каждодневно сталкиваясь с «ментами», зэки видели в них если не врагов и нелюдей, то по крайней мере существ далеких и потенциально опасных. Фейгинзон же на этом фоне воспринимался как человек с другой планеты.

Сравнение, которое казалось Азадовскому наиболее точным, когда он впоследствии вспоминал о Фейгинзоне, – главный врач московских тюрем Федор Петрович Гааз (1780–1853), немец и католик, так много сделавший для несчастных, до которых и единоверцам, и соотечественникам решительно не было никакого дела. Книга А.Ф. Кони про доктора Гааза, увековечившая этот образ, знакома практически каждому человеку, который прожил большую часть своей жизни в ХХ веке. В какой-то степени этот образ идеалистичен, а потому далек от нашего прагматичного времени: что это за удивительный человек, который сделал своим жизненным кредо евангельскую фразу «Спешите делать добро»!

Фейгинзона помнили все, кто когда-либо попадал в сусуманскую больницу. В 1983 году, когда семейные обстоятельства вынудили его вернуться «на материк», он вышел в отставку и 29 декабря навсегда покинул Колыму. Вернувшись с семьей в родной Минск, он смог применить накопленный опыт и стал там известным психотерапевтом (он практиковал даже гипноз и групповую психотерапию), что было ему значительно интереснее традиционной психиатрии. В то же время, не изменяя своей любви к русской культуре ХХ века, он увлекся эзотерикой – стал в 1990 году одним из инициаторов создания Белорусского фонда Рерихов. Уже незадолго до смерти, немощным стариком, пережившим три инсульта, уехал в Израиль.

Любопытен рассказ Софьи Абрамовой, минской знакомой Фейгинзона, о том, как в 1990-е годы она приехала по делам в Петербург и, гуляя по городу, столкнулась с одним из знакомых Михаила Семеновича:

…Мы заинтересовались небольшой багетной мастерской, в окнах которой были выставлены графические работы. Внутри оказалось еще более интересно – картины на тему: «Балет». Я стала выражать восторг и сожалеть, что у меня нет возможности купить хотя бы одну картину. На мои бурные «охи» и «ахи» вышел человек примерно моего возраста и сказал, что он хозяин этой галереи-мастерской и может предложить мне репродукции этих картин.

Узнав, что я из Минска, мы разговорились. Речь зашла о работе нашей благотворительной организации, и мы как-то вышли на тему работы психологов. Я сказала, что у нас время от времени работает замечательный человек Михаил Семенович и что он помогает нам справляться с тяжелыми ситуациями. Лицо собеседника изменилось, и он спросил: «Это Фейгинзон?!!» Когда я кивнула, стал рассказывать: