Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

…Для какой цели понадобилось ленинградским органам КГБ и МВД осудить Лепилину и меня за преступление, которого ни она, ни я не совершали? Каковы истинные причины этих двух уголовных дел (в сущности – одного уголовного дела)? И наконец: как и почему стало в Ленинграде возможным организовать и узаконить подобное дело?

…Мой арест и выдвинутое против меня нелепое обвинение в приобретении наркотиков вызвали широкую волну возмущения научной и литературной общественности в СССР и за рубежом. Тогда, стремясь как-то оправдать и обосновать свои незаконные действия, организаторы «дела Азадовского» перенесли центр тяжести на идеологическую сторону (которой, впрочем, с самого начала отводилась существенная роль). На всех уровнях и во всех инстанциях, имеющих отношение к моему уголовному делу, стали распространяться утверждения о том, что я – «антисоветчик», человек «чуждых взглядов», что я веду «аморальный» образ жизни или «двойную жизнь», что я связан с иностранцами, что мои контакты с ними носят преступный характер, и т. д. и т. д.

Но никаких конкретных фактов, подтверждающих такого рода мнения обо мне, работники КГБ привести, разумеется, не могли и ограничивались в основном многозначительными намеками. В результате вопрос о необходимости осудить Лепилину и меня был согласован и решен в г. Ленинграде на всех уровнях: в партийных и судебных органах и даже в Прокуратуре. Вполне естественно, что поданные мной жалобы (и кассационная, и надзорная) не имели и не могли иметь никакого эффекта.

По поводу предъявляемых мне (в основном – закулисно) обвинений идеологического порядка считаю нужным пояснить следующее. В течение ряда лет я действительно встречался с коллегами из-за рубежа и с официальными представителями Запада в нашей стране. По образованию своему я – филолог-западник, многие из моих статей и книг печатались и печатаются в настоящее время на Западе. Все это делалось и делается совершенно легально; своих занятий и контактов я никогда и ни от кого не скрывал; я знал, что органы КГБ проявляют ко мне известный интерес, но относился к этому спокойно, ибо ничего предосудительного и тем более преступного в моих знакомствах и связях не было. Мне хорошо известны советские законы, и я их всегда соблюдал.

По поводу моих «взглядов». Хочу подчеркнуть, что я – хотя на некоторые вещи и смотрю критически – никогда не позволял себе никаких публичных высказываний или заявлений. В своих общественных выступлениях, как и в личных разговорах, с кем бы они ни велись, я всегда стремился отстаивать достоинство и культуру своей страны. Я считал и считаю себя русским советским ученым и литератором, а потому незаконная и недостойная кампания, развернутая против меня отдельными сотрудниками КГБ, является двойной несправедливостью…

Я ни в чем не виновен и осужден безвинно, за преступление, которого не совершал!

Обращаюсь в ЦК КПСС с убедительной просьбой:

1. Сделать запрос в Комитет Государственной Безопасности о фактах, которые мне реально инкриминируются. Ознакомить меня с этими фактами, чтобы я мог их либо признать, либо опровергнуть (так как я не исключаю возможности фальсификации).

2. Взять под контроль прохождение моей надзорной жалобы в Прокуратуре РСФСР. Исключить подспудное вмешательство ленинградских сотрудников КГБ при рассмотрении жалобы.

3. Обратить внимание ОИТУ МВД РСФСР на незаконные действия, которые осуществляет в отношении меня администрация ИТК-5 Магаданской области.

4. Способствовать скорейшей отмене приговора в отношении меня и моей жены, С.И. Лепилиной.

Прошу помощи и защиты!

Ситуация тем временем усугублялась. Из писем к Светлане:

2 марта:

На днях здесь произошел возмутительный инцидент – приходил адвокат, к нему мог обратиться любой осужденный. Я заранее сделал заявление, что мне нужно с ним переговорить. Однако была разыграна комедия, в итоге которой меня к нему не допустили.

4 марта:

Сусуманского прокурора не было, и я – в связи с некоторыми новыми обстоятельствами – направил ему 2 марта еще одно (уже третье! за один месяц) заявление с просьбой немедленно вмешаться в действия администрации…

Вторая комиссия (наблюдательная) состоялась вчера. «На химию» я, разумеется, не прошел. Подал председат[елю] комиссии (зам. председателя Сусуманского горисполкома) подробное заявление, в котором просил: 1) Внимательно изучить все материалы о “нарушениях”, якобы допущенных мной 31 января – 3 февраля с.г., и решить вопрос о их законности; 2) Довести до сведения прокурора г. Сусумана содержание настоящего заявления; 3) Рассмотреть вопрос о моем условно-досрочном освобождении (УДО).

Председатель наблюдательной комиссии заверил меня, что заявление будет разобрано и что я получу ответ в установленный законом срок (т. е. до 3 апреля).

На другой день – новое обращение в местную прокуратуру (прокурору по надзору за действиями органов МВД и КГБ):

Положение мое в колонии в настоящий момент является критическим. С 3 февраля с.г. я тщетно добиваюсь встречи с прокурором по надзору (за месяц я трижды обращался в прокуратуру г. Сусумана). Я был лишен возможности консультироваться с адвокатом (26 февраля в колонии проводил прием для осужденных юрист Рябов, однако, несмотря на заранее сделанное мной заявление, администрация не допустила меня к нему). Руководители колонии уклоняются от встреч со мной, не позволяя мне при этом отправлять из колонии мои жалобы и ходатайства (в ЦК КПСС и другие инстанции).

Руководствуясь ложными сведениями обо мне, полученными от ленинградских органов КГБ, оперчасть колонии составляет на меня «досье», вызывает осужденных и требует от них данных о моих контактах в колонии и моих разговорах. Мне инкриминируются слова и поступки, которые я не произносил и не совершал. Вся моя переписка контролируется не столько цензором колонии, сколько сотрудниками КГБ; часть писем (моих и ко мне) произвольно изымается.

В последние недели имели место провокационные действия против меня со стороны осужденных (26–27 февраля произошел инцидент в столовой, в результате чего я был вынужден дважды отказаться от приема пищи).

У меня есть все основания предполагать, что администрация – под давлением извне – производит сбор материалов с тем, чтобы возбудить против меня новое уголовное дело.

В этой ситуации возникает вопрос о целесообразности содержать меня дальше в ИТК-5. Конфликт между мной и администрацией углубляется с каждым днем…

Убедительно прошу рассмотреть и решить вопрос о возможности моего дальнейшего пребывания в ИТК-5.

Из писем к Светлане:

17 марта:

Сусуманский прокурор еще не приходил, но мне обещано – придет на следующей неделе. Ссылаются на его «занятость», но дело, конечно, не в этом.