Сергей Смирнов - Герои Брестской крепости

Итак, майор Гаврилов, к счастью, оказался жив и находился теперь в Краснодаре. Дальнейшие поиски уже не представляли трудностей.

Там, в Краснодаре, жил один из уже известных мне участников обороны крепости, кстати, бывший подчиненный майора Гаврилова — боец того же 44-го стрелкового полка Анатолий Бессонов, ныне токарь-шлифовщик завода «Краснодарнефть». Он хорошо помнил своего прежнего командира, хотя во время боев за крепость сражался не в Восточном форту, а на другом участке обороны — в центральной цитадели. Я немедленно сообщил Бессонову о полученных мною сведениях, просил его зайти в Красногвардейский райвоенкомат Краснодара, узнать там адрес Гаврилова и установить с ним связь.

Красноармеец А. П. Бессонов. 1941 г.

Ответное письмо Бессонова не заставило себя ждать. Вот что он писал мне:

«Я сразу же поехал в Красногвардейский райвоенкомат, где должен быть приписан майор Гаврилов. После того, как я объяснил работникам военкомата суть дела, мне сказали, что майор Гаврилов действительно находится на учете у них, и достали его личное дело. Увидев в этом личном деле фотокарточку Гаврилова, я сразу узнал его. Записав его адрес, я немного успокоился. Но было уже поздно, и я в тот день не мог встретиться с ним. Ночь у меня прошла в беспокойстве — утром предстояла встреча с Гавриловым. Встав рано утром, я, не позавтракав, помчался к Гаврилову. На мой стук в дверь вышел сам Гаврилов. Признаюсь, я растерялся. Отрапортовал так: „Бывший боец 44-го стрелкового полка, которым командовал майор Гаврилов, — перед Вами!“

Гаврилов тоже растерялся, на глазах у него выступили слезы, он засуетился, и я заметил нервную дрожь на его лице и руках. Сергей Сергеевич, если б Вы видели нашу встречу! Ее нельзя описать. Я был очень удивлен и растроган. Верите ли, передо мной был не строгий, волевой командир, каким я его привык помнить, а скромный, добродушный гражданский человек. Беседа затянулась у нас до вечера. Но во время его рассказа он как будто опять превращался в командира полка и прежний его образ снова вставал перед моими глазами».

Анатолий Бессонов сообщил мне адрес П. М. Гаврилова. Я сразу же списался с ним и вскоре приехал к нему в Краснодар. Мы подробно беседовали с ним, и Гаврилов рассказал мне всю свою весьма интересную и сложную историю, с которой я уже познакомил читателя в первой части этой книги.

Годы войны Гаврилов провел в гитлеровских концлагерях, испытав все ужасы плена. Он вел себя там, как подобает коммунисту и советскому гражданину, и по возвращении на Родину в 1945 году был восстановлен в звании майора, получив новое назначение.

Этот человек, который только что перенес истребительный, страшный режим гитлеровских концлагерей, был назначен начальником советского лагеря для японских военнопленных в Сибири. Он сумел с исключительной гуманностью, образцово поставить дело в этом лагере, предотвратить эпидемию тифа среди японцев, наладить снабжение пленных японских солдат. Я видел у него документы с выражением благодарности по службе за хорошую постановку дела в лагере.

Потом Гаврилов был демобилизован, ушел на пенсию, переехал в Краснодар, где долго служил в довоенные годы, и живет сейчас вдвоем с женой в маленьком домике на окраине города.

Но было одно обстоятельство, тяготившее Гаврилова все это время. Дело в том, что он не был восстановлен в рядах партии после возвращения из плена. Он поднимал об этом вопрос, но ему ответили, что он утратил свой партийный документ и, следовательно, должен вступать в партию снова, на общих основаниях. Для этого человека, который с молодых лет неразрывно связал свою судьбу с партией коммунистов, пребывание вне ее рядов казалось нестерпимым. Он поделился со мной своим горем, и я обещал ему помочь по приезде в Москву.

Вернувшись из Краснодара, я сразу же пошел в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и рассказал там все, что знал о майоре Гаврилове. Работники Комитета посоветовали мне написать Гаврилову, чтобы он немедленно прислал заявление о восстановлении в рядах партии. Надо ли говорить, что он не замедлил сделать это. Со своей стороны я тоже представил в Комитет заявление, где осветил роль майора Гаврилова в обороне Брестской крепости и описал его подвиг. Кроме того, я обратился ко всем людям, которые рассказывали мне о нем, с просьбой прислать свои заверенные свидетельства.

Все эти документы были представлены в Комитет партийного контроля, и вскоре Партийная комиссия при Главном политическом управлении Министерства обороны начала рассмотрение дела Гаврилова. Гаврилов был вызван в Москву и 22 апреля 1956 года восстановлен в рядах Коммунистической партии Советского Союза.

А месяц спустя я получил от него радостное письмо. Гаврилов сообщал, что ему вручен партийный билет.

Такова история майора Гаврилова — одного из главных руководителей и героев обороны Брестской крепости, подвиг которого получил сейчас широкую известность и высоко оценен советским народом.

В последнее время иногда можно слышать, как героическую защиту Брестской крепости сравнивают с такими важными вехами Великой Отечественной войны, как оборона Одессы, Севастополя, Ленинграда, Сталинграда.

Конечно, по своим масштабам и военному значению события, происходившие в июне — июле 1941 года в старой приграничной крепости на берегу Западного Буга, не могут идти в сравнение с этими решающими сражениями, сыгравшими большую стратегическую роль в ходе боевых действий на огромном советско-германском фронте. Гарнизон Брестской крепости, при всем своем героическом упорстве, не мог существенно задержать или заметно замедлить наступление мощных сил врага — для этого он был слишком мал и его сопротивление осталось лишь маленьким эпизодом в грандиозной борьбе 1941 года.

Но почему же тогда героическая оборона Брестской крепости заняла особое, почетное место в истории Великой Отечественной войны? Почему наш народ, лишь 15 лет спустя узнавший о том, как сражался легендарный гарнизон, так высоко оценил подвиг защитников Бреста?

Быть может, один исторический пример лучше всего ответит на этот вопрос.

Подвиг крейсера «Варяг», дерзко принявшего бой с японской эскадрой, был только маленьким эпизодом в русско-японской войне, он ни в какой степени не мог повлиять на ее ход и чисто стратегическое его значение было равно нулю. Но подвиг этот вошел в сокровищницу нашей воинской доблести, и с тех пор имя корабля «Варяг» стало символом безграничной храбрости и отваги русского воина.