Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

Радостное, многоголосое «ура!» прокатилось по лесу, но Лавриненко поднял руку, требуя тишины:

— Комбрига нашего наградили орденом Ленина, и он теперь уже не полковник, а генерал–майор…

Еще одно «ура!» раздалось вслед за его словами, и тут же строй танкистов рассыпался. Они сначала бросились обниматься друг с другом, а потом подбежали к взводному, подхватили его на руки и стали качать, высоко подбрасывая вверх. Бедный между тем включил фары своей тридцатьчетверки, Борзых из пачки, принесенной Лавриненко, вручили еще один боевой листок и заставили громко читать приказ наркома обороны, в котором говорилось:

«Всем фронтам, армиям, танковым дивизиям и бригадам. 4‑я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.

Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4‑й танковой бригады.

В результате ожесточенных боев бригады с 3‑й и 4‑й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4‑й бригады исчислялись единицами.

…Боевые действия 4‑й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.

Приказываю:

1. За отважные и умелые боевые действия 4‑ю танковую бригаду именовать: «1‑я гвардейская танковая бригада».

2. Командиру 1‑й гвардейской танковой бригады генерал-майору Катукову представить к правительственным наградам наиболее отличившихся бойцов и командиров…».

Несколько минут бойцы оживленно обсуждали эту новость. Дмитрий подождал, пока улеглось возбуждение бойцов, а потом, сразу как–то посерьезнев, сказал:

— Теперь о главном. Завтра у нас будет жаркий день. По всему видно, что на штурм Скирманово пойдем в первой десятке. Не вышла бы только осечка, сами видели, как они нас в прошлый раз…

Несколько секунд танкисты молчали. Они знали, что такое Скирманово и что значит идти в это пекло в первых рядах. Для каждого предстоящий бой мог оказаться последним.

— Это ты зря, командир, — первым прервал неловкое молчание Бедный, — я бы лично обиделся, если б нас в таком деле затолкали куда–нибудь в резерв. Да провалиться мне на этом месте, если я завтра труса спраздную.

За Бедным стали высказываться и другие:

— Скирманово, конечно, не прогулка под луной, но брать-то все равно придется…

— Ходят слухи, что фрицы притащили туда какие–то новые пушки, любой танк, говорят, насквозь прошивают…

— Да, для такого штурма броню бы лобовую потолще…

— Да ствол покривей. Чтобы, не вылезая из–за бугра, бить по Гансам прямой наводкой…

— Тогда уж кривой наводкой…

Бойцы засмеялись.

— А вообще–то, командир, ты напрасно переживаешь, — хитро улыбаясь, сказал Борзых. — Назад не попятимся. Даю тебе полную гарантию. Не хотел я об этом говорить, но раз уж у тебя сомнения, то скажу. Ты думаешь, почему мы отступать не умеем? Да потому, что у нашей машины задней передачи нет. Коробку ж собирать доверили Бедному, и что он там насобирал, никто не видел, а когда мы уже в эшелон погрузились, смотрю, он с собой какой–то ящик волокет. Спрашиваю его: «Что это такое?». Ну тогда он мне по секрету и шепнул, что это, мол, после сборки коробки запчасти остались…

И снова разговор принял веселый оборот: шутки, прибаутки, розыгрыши. Вроде бы и не было перед тем серьезной беседы, вроде и не идти им завтра на смертный бой с сильным и коварным противником.

Дмитрий понял, что больше тут никаких слов не требуется. Каждый из его подчиненных, понимая всю важность и опасность предстоящей операции, внутренне уже готов к бою и с нетерпением ждет его, нервно отсчитывая часы до рассвета. А эти словесные пикировки — лишь прикрытие, желание отвлечься от дум о завтрашнем дне, лишь средство не показывать друг другу своего волнения.

Несколько минут Лавриненко и сам стоял с бойцами, шутил, смеялся. А потом вспомнил вдруг, что начальник политотдела И. Г. Деревянкин приказал всем быть готовыми к митингу. Надо было заканчивать возиться с машинами и начинать приводить себя в порядок: похоже, скоро сыграют общий сбор.

Хоть и устали бойцы за день, но в тот вечер долго еще не могли успокоиться. Выступавшие перед танкистами комбриг М. Е. Катуков, комиссар М. Ф. Бойко, начальник политотдела И. Г. Деревянкин и другие командиры и политработники теперь уже 1‑й гвардейской танковой бригады рассказывали бойцам об истории гвардии, рожденной в огне боев, о прославленных полководцах, о подвигах героев революции и Великой Отечественной войны. Они называли и имена однополчан, погибших в последних боях, говорили о зверствах фашистов на оккупированной территории, призывая к отмщению, к беспощадному уничтожению ненавистного врага.

Слушая ораторов, бойцы невольно сжимали кулаки.

— Эх, командир, вот сейчас бы в бой, — горячился после митинга Бедный. — А то до утра перегорим, не тот коленкор будет.

— Ты что, Миша, без накачки не так воюешь? — съязвил Борзых. — Так мы тебя завтра пораньше поднимем для подзарядки. А то, чего доброго, за ночь злость из тебя выйдет, так ты нас и до Скирманово не довезешь.

— А вот за это не переживай, — отмахнулся Бедный. — Твое дело фрицев успевать с дороги сшибать. А то ведь опять скажешь, что я за орденом тороплюсь, а у тебя до сих пор дырка в телогрейке пустая…

— Как пустая? А гвардейское звание — это тебе что, не награда?

— Так то ж награда общая, а дырка на твоей телогрейке личная.

— Жадный ты человек, Бедный, общую награду для друга пожалел…

— Да ладно, чего уж там, пользуйся.

— Ну спасибо, уважил. Век буду помнить…

Бойцы вернулись к машинам, а Дмитрий пошел в землянку к мотострелкам — подсушить промокшее после рекогносцировки обмундирование, которое на вечернем морозе стало уже схватываться коркой льда.

Во взвод Дмитрий вернулся, когда там уже все успокоились. Он спустился в люк, сел поудобней на своем командирском сиденье, попытался задремать. Чувствовал, что и другие не спят, только молчат, у каждого ведь есть о чем подумать перед боем.

Вот и Дмитрию в который уже раз вспоминались первые дни войны, первые столкновения с врагом, первые потери. Все, что произошло в июне — июле, казалось теперь страшным, нелепым кошмаром.

Тогда, в первые месяцы войны, еще никому не приходила в голову идея организации танковых засад. И потому навстречу бронированным громадам фашистских танков, развернутой цепью открыто и дерзко шедших по степи, бросались маленькие, со слабой броней и вооружением «бэтушки». У танкистов, сидевших внутри них, задача была одна — остановить противника любой ценой. Ценой этой в большинстве случаев была жизнь. Они, конечно, выводили из строя вражеские машины и иногда на какое–то время задерживали врага, но сами, многие, очень многие, факелом сгорали на поле боя. Как пригодилась бы тогда эта гибкая катуковская тактика, сколько людей и машин было бы сохранено, да, может, и враг не подошел бы так близко к Москве за столь короткий отрезок времени.