Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

Катуков собрался было устроить разнос провинившемуся экипажу, но командир взвода, доложив о прибытии, протянул ему бумагу, развернув которую комбриг прочел:

«Полковнику Катукову. Командир Лавриненко Дмитрий Федорович со своим танком был мною задержан. Ему была поставлена задача остановить прорвавшегося противника и помочь восстановить положение на фронте в районе Серпухова. Он эту задачу не только с честью выполнил, но и героически проявил себя. За образцовое выполнение задания Военный Совет армии объявил личному составу экипажа благодарность и представил к правительственным наградам.

Начальник Серпуховского гарнизона комбриг П. А. Фирсов».

Настроившийся было на серьезный разговор с экипажем, Катуков сразу подобрел, протянул руку командиру взвода, а потом не удержался и расцеловал Дмитрия.

— Молодец, лейтенант, узнаю наших!

Катуков по очереди пожал руки всем членам экипажа, а потом опять с напускной строгостью сказал:

— И все же являться надо вовремя, а то ишь, всю бригаду взбудоражили. Смотрите у меня в другой раз… — Потом опять по–отечески заботливо: — А сейчас, отдыхайте. Поспите, пока тихо. Вижу, на ногах едва держитесь. О путешествии своем потом доложите.

Танкисты круть — и во двор, в танк, быстрей разыскивать, где их рота разместилась. А там, как только узнали, что пропавший экипаж объявился, чуть не все встречать сбежались. Не успели ребята из танка вылезти, как их в круг — рассказывайте. И на Дмитрия, как на командира, смотрят. Тот шлем на брови сдвинул:

— А что, собственно, рассказывать. В дороге не укачало, так от «бати» сейчас выволочка была. Да, чуть не забыл, в пункте В., правда, произошел небольшой казус. Но мы тут ни при чем. Бедный там шуму наделал, пусть он и рассказывает. — Дмитрий кивнул на своего механика–водителя.

Тот удивленно вытаращил глаза.

— Я?! Я‑то тут при чем?

— Как это при чем? А кто ж целую роту фашистов угробил?

Бедный и вовсе опешил:

— Немцев–то? Я, что ли? Мое дело газу до отказу…

Тут уж и толпа загудела нетерпеливо:

— Ну, хватит резину тянуть.

— Давай, Миша, выкладывай, хорош скромничать.

— Врите быстрей, пока начальства нет.

Лавриненко, видя, что никуда не денешься, начал:

— Ладно, Бедный, конечно, из скромности о подвигах своих хвастать не будет. А я расскажу. Тут ничего секретного. Проезжали мы, значит, по пункту В. Смотрим, в самом центре этого пункта цирюльня работает. Только тут мы и вспомнили, что щетина у нас с палец вымахала. Подкатили, вылезли и гуськом в зал. А там молодая жгучая блондинка работает, фигурка — скрипка, голос — флейта, движения ласковые, не бреет, а гладит. Я, естественно, по старшинству первый сел.

Но она на меня ноль внимания. Растительность с моего лица небрежно соскоблила и просит следующего заходить. А следующим–то был как раз Бедный. Я, когда еще намыленный сидел, гляжу, механик мой, как майская роза, цветет и пахнет, из глаз голубые искры сыплет. Замечаю, что и блондинка та от этих искр воспламеняться стала. Ну, думаю, пропал Миша, придется его там по сердечному ранению на недельку оставлять. Но тут, надо же случиться несчастью, вбегает в цирюльню какой–то перепуганный солдат да как гаркнет, аж пузырьки со стола посыпались. «Караул! — кричит. — Немцы!» Ну, мы, понятно, пулей в дверь, в танк попрыгали, сидим ждем, когда же Бедный газу даст. А Бедному на все эти страсти–мордасти, и на немцев в том числе, в этот момент, видно, наплевать было. Он блондинке той тонкой трелью про свои подвиги заливает. Пришлось мне его побеспокоить, напомнить, что так, мол, и так, Миша, раз уж тебе чихать на тех немцев, что к городу прорвались, так ты прими меры хоть к тем, что строевым шагом уже к цирюльне подходят.

Тут нашего механика словно сквозняк с кресла сдул. Как был в мыле, так и в танк нырнул. Не успел я за собой люк закрыть, как он уже за рычаги и на всю железку вперед. А куда, и сам не знает. Пока мы его в курс дела вводили, он успел уже пару кругов вокруг этого самого пункта В. мотануть.

Танкисты хохочут, в Бедного пальцами тычут, а тот сам больше всех смеется и только головой мотает: «Во дает, во загибает…»

Дмитрий же как ни в чем не бывало продолжает:

— Выбрались мы кое–как из пункта В. На мост вылетаем, а они вот уже, перед нами. И пехота, и артиллерия, и автобус с ихним начальством, тот, что мы сюда приволокли, и кухня, конечно. Я Федотову кричу: «Осколочный давай!». Ну, Федотов осколочный, понятно, в ствол. А вот стрельнуть им я так и не смог. Бедный тут такие кренделя танком стал выделывать, что я не то что стрелять — боялся, как бы башню с машины не сорвало. У нас от этой свистопляски в глазах потемнело. Пока мы в себя приходили, Бедный успел уже гектара три земли перепахать. Вместе с фашистами, конечно. Я как только от тряски этой очухался, кричу ему: «Стой, окаянный, ты что, дороги не видишь?!».

На эту мою команду он, правда, быстро среагировал, остановился и как ни в чем не бывало спокойно так отвечает: «Не вижу. Мыло в глаза попало».

Вот, собственно, и все. Тех фашистов, что он не успел танком в землю запахать, мы быстренько разоружили, в колонну построили, да так строем и потопали они, горемыки, в город…

Над лесом стоял хохот, танкисты хватались за животы, толпа стонала от смеха. Бедного затолкали, затискали, и он сбежал куда–то подальше в ельник. А Лавриненко, закончив рассказ, с минуту смотрел на хохочущих танкистов, а потом серьезно, с удивлением произнес:

— А что тут смешного? Человек, можно сказать, подвиг совершил. Ему за это орден полагается…

Эта история ходила потом среди танкистов как анекдот. Все так и решили, что взводный на ходу сочинил эту байку, а своих бойцов заранее предупредил, чтобы поддакивали.

Об этом случае уже стали забывать, как вдруг утром 29 октября Совинформбюро сообщило:

«Отвагу и мужество проявил в боях с фашистами танковый экипаж лейтенанта Лавриненко. На днях танк товарища Лавриненко неожиданно обрушился на немцев. Орудийным и пулеметным огнем уничтожено до батальона вражеской пехоты, штабная машина, 10 мотоциклов, противотанковое орудие и большое количество минометов и пулеметов».

В тот же день Катуков приказал выстроить танковый полк и зачитал сообщение Совинформбюро, а потом и специально изданный приказ по бригаде, в котором говорилось: «За отличное выполнение боевого приказа, проявленную находчивость и разумную инициативу экипажу лейтенанта Лавриненко объявляю благодарность и его действия ставлю в пример всему личному составу бригады».

На следующий день бригадный боевой листок рассказал бойцам подробности того, как экипаж Лавриненко гостил в пункте В.

А история там на самом деле произошла вот какая.

Выполнив приказ по охране штаба, тридцатьчетверка уже на следующий день двинулась догонять бригаду. Шоссе было забито беженцами. Приходилось то и дело сворачивать и идти целиной или обходить эти живые заторы по лесным грунтовым дорогам. С горем пополам, однако, добрались до Серпухова, считавшегося к тому времени еще тыловым городом.