Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

Несколько минут мы сидели молча. Потом я встал, поблагодарил Матрену Прокофьевну за ее рассказ и, извинившись, ушел.

Однако вопрос о наградах не давал покоя, и я снова затеял переписку с однополчанами Дмитрия. Написал в Воронеж бывшему военному фотокору Виктору Егоровичу Шумилову. Тому самому Шумилову, который в маленькой редакции боевого листка бригады Катукова был мастером на все руки, никогда не унывал и сам себя называл «рядовой — кто куда пошлет».

Шумилов и сейчас человек энергичный, страстно влюбленный в свой нелегкий журналистский труд. Он и по сей день, будучи уже на пенсии, сотрудничает в областной газете, собирает все, что связано с историей и боевыми действиями прославленной 1‑й гвардейской Чертковской Краснознаменной двух орденов Ленина, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого танковой бригады, в которой сам прослужил с первого дня ее образования и до конца войны.

По инициативе Шумилова в воронежской средней школе № 11 организован музей бригады, в экспозиции которого можно увидеть много фотографий боевых эпизодов, снятых лично им.

Есть в музее и фотографии Дмитрия Лавриненко, а один из пионерских отрядов школы носит его имя.

Здесь, в этом музее, воронежские мальчишки и девчонки встречаются с ветеранами орденоносной бригады, проводят уроки мужества и патриотизма.

Виктор Егорович впоследствии и мне много помог в поиске материалов о Лавриненко, в налаживании переписки с людьми, знавшими его. Но вот в вопросе о наградах и он ничего прояснить не смог: фото Лавриненко с орденами у него не оказалось, сам же он не помнит, были ли они у отважного танкиста. Да, собственно, и вопроса–то такого ни у кого никогда не возникало.

Не желая больше оставаться в неведении, я запросил Центральный архив Министерства обороны и Президиум Верховного Совета СССР. Вскоре пришло два одинаковых ответа, в которых говорилось, что приказом Западного фронта № 0437 от 22 декабря 1941 года Д. Ф. Лавриненко награжден орденом Ленина. О других наградах ни слова. Но непревзойденный танкист–снайпер погиб 18 декабря, а приказ о награждении, как видим, вышел только на пятый день после его гибели. Следовательно, вывод можно было сделать лишь один: при жизни у Лавриненко не было наград. Как ни горько это сознавать, но так уж, видно, получилось тогда, в том страшном, тяжелом и героическом году.

И все же, чтобы уж раз и навсегда самому во всем убедиться, я решил съездить в Центральный архив Министерства обороны СССР и покопаться там в документах.

В Подольск я приехал в начале октября. Когда провожали меня из дому, на Кубани еще была теплынь, на полях продолжалась уборочная суета, а лес только чуть процвел желтыми веснушками. Здесь же, под Москвой, уже дул сырой, холодный ветер, моросил нудный, нескончаемый мелкий дождь, иногда вперемежку со снегом.

«Погодка, как в 41‑м году», — подумал я, вспомнив рассказы фронтовиков.

Надо сказать, от этой поездки я ждал многого. Все–таки предстояло увидеть подлинные документы прославленной бригады, и уж они–то, казалось, помогут все выяснить. Однако очень скоро мой оптимизм угас. Командировка была короткая — всего десять дней с дорогой, но когда я просмотрел перечень документов бригады, то понял, что и этого срока, похоже, хватит с гаком.

Папок с документами за 1941 год было мало, были они тоненькими, а в них в основном списки личного состава, короткие сообщения о некоторых боях, различные хозяйственные бумаги, распоряжения, некоторые приказы и боевые донесения.

Словом, за неделю усидчивой работы все было по нескольку раз перелистано и пересмотрено. Но выписывать было нечего. Даже то немногое, что я взял на заметку, по сути дела, почти ничего не добавляло к уже известному из книг, из журнальных и газетных публикаций.

Расстроенный всем этим, я вышел в фойе отдохнуть, невесело задумавшись над тем, как быть дальше.

Вид у меня, наверное, был действительно неважный, потому что сидевший напротив дородный, с армейской выправкой русоволосый старик со звездой Героя на груди вдруг спросил:

— Что, недолет, молодой человек?

— Хуже, — признался я, — осечка.

— Что так? Пороху не хватило?

— Пороху–то хватает, да вот стрелять нечем…

— Небось родственнику пенсию хлопочешь?

— Нет. Я по поводу 1‑й гвардейской танковой бригады.

— И что же тебя в ней заинтересовало?

— Был там один танкист, — объясняю, — по фамилии Лавриненко. Катуков о нем очень хорошо отзывался. Хотел бы собрать о нем материал, а тут, к сожалению, не густо…

— Ах вот оно что. Маршалу, значит, не веришь, бумажку тебе подавай. Да ты знаешь, что нам тогда, в сорок первом году, и затылок–то почесать некогда было: до бумажек ли тут?.. А уж если и ошибается в чем–то маршал, так в меньшую сторону. Тут ведь, под Москвой, в сорок первом такое пекло заварилось, что и представить страшно, не то что рассказывать. Я сам здесь в мотострелках был. Один вот из всего взвода в живых остался, и то, думаю, случайно. Ни бумажек, ни свидетелей, стало быть, и мне ты не поверишь?

Такая неожиданная реакция моего собеседника несколько смутила меня.

— Ну почему же — верю, и Катукову тоже верю, но тут, понимаете, закавыка одна есть. Танкист погиб, так и не получив наград, а орденом Ленина был награжден за 37 подбитых танков уже после гибели. Но от подписания Катуковым наградного листа до дня гибели Лавриненко успел уничтожить еще 15 вражеских машин… Потому и копаюсь в архивной пыли: может, где–то затерялись наградные документы. Обидно все-таки за земляка.

— Ну это другое дело… Тогда надо искать. — Мой собеседник помолчал какое–то время, подумал о чем–то, а потом опять заговорил: — Не знаю, удастся ли тебе найти эти наградные. На войне ведь не только люди, документы тоже гибли. Да и не они, я думаю, главное. Главное, что люди не забыли твоего Лавриненко, что память о нем жива до сих пор. Ты вот что, собери все, что удастся, и напиши о нем книгу, расскажи, как он жил, как воевал, как любил Родину. Вот это и будет ему наградой. Память, скажу я тебе, самая высокая награда для бойца. Поверь мне, старому солдату.

И верно, есть ли награда выше живой, неувядающей человеческой памяти? Есть ли слава ярче славы, добытой в бою за свободу Родины, за счастье своего народа?

Вернувшись из Подольска, я собрал всю переписку, все документы, все публикации, что успел сделать к тому времени в разных изданиях, и потихонечку, глава за главой, стал писать книжку. Многие тогда говорили мне, что зря, мол, стараешься. Раз не Герой СССР твой танкист, значит, никто и книжку о нем издавать не захочет. Но не писать я уже не мог.

Перечитываю документы, воспоминания однополчан Дмитрия — и правда, не могу понять, как же так получилось, что такому по–настоящему храброму, талантливому танкисту не дали звания Героя.