Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны: 2013-2021 [litres]

Шахтёрск ополченцы взяли за два дня; и потом отстояли, не сдали. В Шахтёрске украинская армия впервые применила тактический ракетный комплекс «Точка-У»: воронка от неё была глубиной в два человеческих роста и пятнадцать метров в диаметре.

Именно под Шахтёрском, в окопах, Захарченко познакомился с Владимиром Кононовым, начавшим воевать ещё со Стрелковым в Донецке, а в Шахтёрске командовавшим сводной бригадой.

– Под Шахтёрском я должен был встретиться с ополченцем «Батей» для координации дальнейших действий, – рассказывает Кононов. – Приезжаю и спрашиваю: «Где найти “Батю”»? – «В окопе спит». Он до этого сутки не отдыхал. Я нашёл его, бужу его и представляюсь: «“Батя”, я “Царь”, поговорить надо». А моим позывным был «Царь», это ещё со студенческой молодости прозвище. А он открыл глаза и отвечает: «А я император!», поворачивается на другой бок и снова засыпает… Так мы и познакомились.

Там же, в окопе, когда Батя-император проснулся, было принято решение об объединении всех подразделений под единое командование. Иного пути не оставалось.

– Очень страшно было в Шахтёрске… – говорит Захарченко. – Очень страшно! Во время одного из боёв нас было тридцать человек на позиции. После того, как мы потрепали их первую роту, у меня осталось в строю шестнадцать – остальные, в основном, трёхсотыми выбыли. После атаки второй роты у меня осталось восемь человек, а подкрепление прибывало по 2–4 человека…

У меня пацаны в Шахтёрске учились окапываться за 25 минут. Я по всем позициям бойцам говорю: пацаны, копайте в полный профиль лисьими норами. Горло сорвал, так требовал, – и всё равно не все слушались. После первого же обстрела выхожу, и тот, который громче всех ругался, что копать не будет, даже не штык ножом, а какой-то палкой выкопал яму – такую, что для того, чтобы вести огонь из неё, ему нужно было в качестве подставки использовать два ящика из-под снарядов!.. У некоторых до маразма доходило: они окопы плиточкой выкладывали, чтобы грязи не было… Окоп вообще самое классное место, где можно поспать. Прохладно! К тому же, прямое попадание в окоп очень редко бывает. Я за всю войну здесь всего один раз такое видел…

– А что с теми, кто отказался идти с тобой в Шахтёрск… что с ними стало? – спрашиваю.

– Телефоны-то у всех есть, и буквально на третий день из Донецка стали подходить те, которые не пошли сразу. То есть они уже понимали, что нам тяжело, что нам очень тяжело. Командиры рот стали выходить на связь: подразделение такое-то вернулось и готово к бою. Они уже всё обдумали, они понимали, что рискуют, но стыд был сильнее. Они до сих пор мне говорят: ты так культурно опустил нас, что даже слово «трусы» не произнёс… И они приходили. Когда люди сознательно идут – это, может быть, даже лучше, чем когда они идут в состоянии порыва.

К концу июля подразделение Захарченко стало важнейшей боевой единицей донецкого ополчения.

– Подразделение выросло до восьми тысяч человек. У меня уже появились танки, артиллерия, «Грады», БМП. К нам пошли люди, к нам стали относиться очень серьёзно.

В июле произошёл конфликт между Захарченко и Стрелковым, обосновавшимся теперь в Донецке, в качестве министра обороны ДНР.

– То, что он здесь предложил, – говорит Захарченко, – это вообще был нонсенс: взорвать на окраинах девятиэтажки, сделать здесь Сталинград, разрушить город Донецк и на обломках Донецка поднять знамя империи. Все ошалели. Зачем это разрушать самостоятельно? Зачем? Если враги смогут разрушить, значит, смогут…

– Просто он был – не местный, – сказал как-то Захарченко про Стрелкова. – Тут для Стрелкова был плацдарм. А надо – чтоб Родина.

На одном из расширенных совещаний, где решался вопрос о политической и военной стратегии Донецкой республики на будущее, Захарченко рискнул выступить против Стрелкова.

– На совещание я ехал для того, – рассказывал мне потом Захарченко, – чтобы донести, что творится в армии. Что нужно делать и что не нужно делать. Я не хотел нести бессмысленные потери. Я понимал, что мы не можем выполнять более-менее серьёзные задачи, потому что у нас разбалансировка в решениях. Во всём идёт разлад: нет единого управления, люди подчиняются непонятно кому и могут в решающий момент просто повернуть в другую сторону, потому что поступил противоположный приказ. И снова чьи-то жизни будут потеряны.

…Повисла пауза, которая могла разрешиться как угодно.

Но в итоге было принято совершенно неожиданное для Захарченко совместное (с россиянами) решение. Ему сказали влиятельные гонцы и управленцы, прибывшие из Москвы: раз так, то ты и будешь главой республики. И министра обороны, на место Стрелкова, назначишь сам.

В ходе разнообразных переговоров и уговоров Стрелкова вернули в Россию. Никаких встреч там на государственном уровне не было: он уезжал в качестве частного лица и в качестве частного лица вернулся. Его не наградили и не наказали. Он затаил смертельную обиду на всех реальных и мнимых участников своего ухода с Донбасса.

– Получилось, что я поехал на совещание с одной идеей, а вернулся назад – с другой должностью, – признаётся Захарченко.

С реализацией принятого решения не тянули.

Республике был нужен безусловный, местный, устраивающий большинство лидер.

Рискнём допустить, что в свете незатихающего международного скандала вокруг крушения самолёта Boeing 777 необходим был человек, который, при любых информационных вбросах, в принципе не мог там фигурировать. Захарченко на тот момент не был в числе непосредственного руководства армии ДНР, а его «Оплот Донбасса» работал на других участках фронта.

Наконец, республике нужен был работающий управленческий аппарат. И, конечно же, тот человек, который в условиях войны этот аппарат соберёт, и с ним справится.

8 августа 2014 года Александр Захарченко принял присягу на верность народу ДНР.

…Представляю, если б его, мирного руководителя торгового предприятия, разбудили за полгода до, и поведали: короче, слушай, Саш, к лету у тебя погибнут почти все друзья – при штурмах городов, бомбёжках, зачистках и взрывах «Точки-У». Сам ты будешь – тоже к лету, а дальше пока не скажем – два раза ранен. А потом возглавишь новое государство.

Встал бы и пошёл выпить в лучшем случае воды, чтоб постараться это всё поскорее забыть.

Рассказывает, как была контужена.

У Ирины всегда получается так, что вокруг неё разворачивающиеся события выглядят забавными, почти праздничными.

То, что в данном случае эти события называются «бомбёжкой», значения не имеет.

– …Мы были на Октябрьском. Идём, а собак нету – плохой признак. Та ладно, пошли. Я только один кадр сняла на пятом этаже, опять эта херня летит. Я даже не поняла, что это снаряд: подумала – что-то живое падает. И только – бабах! – и как начали эту площадку бомбить. Я падаю, разбила себе локоть – там трещина была. Накрыла собой фотоаппарат, я же не могу на него лечь. И чего я его спасала – не знаю… Потом женщина, которая была со мной, кричит: «Побежали в мамин подъезд, у меня есть ключ!» Я ей говорю, что бежать нельзя. Но она всё равно подорвалась, бежит. Я за ней, потому что не могу её оставить. Мы залетели в подъезд, упало ещё три снаряда. Думаю: уже всё. Чуть приоткрыла дверь – и прямо возле двери 82-й к-а-ак гахнул! Я вообще думала, что у меня одно ухо вырвало с корнем. Ничего не слышу – и начинаю смеяться. Света, говорю, я, кажется, оглохла.