Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны: 2013-2021 [litres]

…Долго слышала еле-еле. Потом стало получше… Но всё равно и сегодня слышу не очень хорошо. Когда телефон беру, иногда забываю, на это ухо ставлю, и думаю, что телефон не работает.

– Не лечилась?

– Нет, тогда было много работы.

Вообще: у неё всегда много работы. Она без работы не живёт, Ирина.

Миловидная – хотя черты лица не очень запоминающиеся, обаятельная женщина за сорок. Очень активная, очень говорливая, слышен одесский акцент.

Ну и: бесстрашная, чего уж тут.

Тут не «гвозди бы делать из этих людей», а «мужчин бы делать из таких женщин».

Она приехала сюда, в Донецк, из Одессы.

Там последнее время работала журналисткой.

Однажды с предложением работы на неё вышел Анатолий Шарий – тот самый украинский журналист и видеоблогер, от имени которого трясёт всю замайданную публику. Человек, раскрывший невероятное количество украинских медийных фейков (а эти клоуны всё рассказывают про «распятого мальчика»), разложивший по полочкам десятки коррупционных схем (а им всё нипочём), показавший лицом публике откровенных нацистских убийц, отлично себя чувствующих в нынешних Киеве, Одессе, Харькове (а они всё талдычат про «террориста» Моторолу)…

Шария хотят убить, его ищут, он постоянно меняет место жительства, и один делает столько, сколько иной государственный телеканал не потянул бы. Ну, верней, не один, а с Ириной.

Ирина выезжает на каждый обстрел, каждую бомбёжку. Снимает всё сама.

Кроме всего прочего, она практически ежедневно и долгое время подряд находила в Донецке, в прифронтовой полосе, одинокую бабушку, чаще всего – в разбомблённом доме. И передавала каждой по восемь тысяч рублей (имени Шария не называя; а зачем?): чтоб хоть чуть полегче было этот кошмар перенести. Ни расписок, ни справок не брала: просто отдавала деньги.

То есть перед нами как бы отдельная социальная служба, и ещё отдельный канал в ютуб.

Только бы в подобной социальной службе работало бы человек – надцать, или – дцать пять, и на канале ещё столько же, плюс генеральный директор, его заместитель и две их секретарши.

А тут – обходятся малыми силами.

Вернее: огромными силами маленькой женщины.

Проблема у Ирины (рассказывает мне сама) – техническая: не так просто найти таксиста, который будет лететь не прочь от места бомбёжки, а, напротив, к нему; да ещё и ждать там, пока эта взбалмошная женщина всё снимает.

В процессе проб и ошибок нашёлся один местный мужчина: интеллигентного, вовсе не героического вида, в очках, приветливый, внимательный.

– И сколько же ты платишь ему за такие поездки? – спрашиваю.

– Да по тарифу, – отвечает Ирина спокойно. – Я же у него постоянный клиент. Он уже настолько привык к моей работе, что помогает мне. Допустим, приехали на обстрел, пока я снимаю, он уже выскочил из машины, с людьми поговорил, узнал, где ещё упало. Или бабушек – он уже знает, какие мне нужны бабушки, он их высматривает. Последний раз собираемся выезжать, он говорит: «Моросит же, они в такую погоду не гуляют, давай подождём…» Он уже спец по бабушкам.

– Какие славные люди есть на свете.

– Он всё повидал. И машина его побита, и обстрелянный. Где мы только с ним не бывали. Я помню, мы были на Буслаева, – сильно стреляли там, туда вообще никто не добирался. Одна женщина хлеб там развозила людям, и я ездила, – и больше никто. Подъезжаем, а пацаны наши ополченцы стоят – они в шоке, что мы приехали. Я вышла, поговорила, поснимала. Они дали мне проводника – потому что там растяжки стоят, – он поводил нас. Уже собираемся назад, такси ждёт. И пацаны говорят: «Давай, делай ноги отсюда, потому что скоро опять прилёты начнутся». Ну, я со всеми за руку прощаюсь, обнялись ещё раз. Я достала сигареты: всё, что у меня есть, я всё время с сигаретами езжу. «Пока!» – «Пока». «На память давайте сфотографируемся?» – «Давайте». Таксист сидит, его телепает. У него, когда нервничает, привычка поправлять воротник. Он этот воротник дёргает. Наконец, я сажусь. Он разворачивается – и как дал газу. Я ему говорю: «Куда спешим? Снаряд летит со скоростью 1000 метров в секунду. Мы не можем от него убежать, можем только его догнать… Просто расслабься, бояться не надо». И он раз так: вздохнул, сбавил газ, голову опустил, – и мы поехали. Ну, молодец дядька.

– Я хотела с двух сторон посмотреть на войну. Сначала была на украинской стороне, в Песках. Это же надо, чтобы меня так занесло! В первый же день я попадаю там под бомбёжку. У меня где-то есть кадры, как глина падает мне на голову, и я всё время делаю так: ой, ой, ой. У ВСУ началось наступление, они грузят БК [8] Боекомплект. и кричат: «Что ты стоишь? Каску надень!» – там во дворе лежала гора касок. И я подбегаю, хватаю каску, а она – в свежей крови. Я говорю: «Такую не надену». – «Ну как хочешь, стой, курица, без каски». Они со своих убитых и раненых пособирали только что эти каски…

Я к тому моменту не то что не была под бомбёжкой, но даже не видела бронетехники. Я другому журналисту кричу: «Смотри, танк, танк, настоящий танк!» Короче, я произвела на них ошеломляющее впечатление.

Потом приехала на Донбасс. Сняла квартиру: у меня из окна аэропорт видно было, то есть я в зоне прострела поселилась. В первые дни написала два-три статьи, с людьми поговорила, и отправилась в детский центр для детей с ДЦП – туда был прилёт «Града». У них это было уже в четвёртый раз. Один снаряд «Града» попал в кушетку в массажном кабинете, прошил кушетку и – торчал. Приехали сапёры, а я там снимаю. Сапёры подняли кушетку, говорят – да, «Град». И они начали его вытягивать, а он не достаётся – его нужно чем-то выдёргивать.

Там был парень с позывным Воробей, он такую фразу сказал: «Все нормальные люди пусть выйдут, а вы можете остаться» – и на меня кивнул.

Они привязали трос к «Граду», кинули трос в окно, привязали к машине «Skoda». Я вышла и из-за угла снимаю. За рулём сидел Воробей. Он завёлся и под «Ломбаду» газует, тянет эту «градину». Я кричу ему: «Сцепление спалишь» – уже дым пошёл. Не может вытянуть «Skoda». А тут по дорожке едет дедушка в тракторе. Ему: «Батя сюда, сюда». Воробей говорит: «Батя, вылезь, я дёрну». А он: «Я сам дёрну».

– Он знал, что́ будет дёргать?

– Нет. Потянул, а этот трактор аж поднимается. Я это всё снимаю. Дёргает, со второй или третьей попытки «градина» вылетает вместе с тросом на асфальт. Тракторист вышел, посмотрел и вот так сделал, – Ирина изображает, как у человека появляется обморочное состояние, и он на несколько секунд теряет координацию. – А Воробей его по плечу: «Что, батя, обделался? Ты герой, батя, герой!»

Воробей потом погиб. Незадолго до смерти просил: если он погибнет – чтобы мне об этом сказали. Он хотел, чтоб я о нём написала.