Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны: 2013-2021 [litres]

И вот этот первый разговор произвёл на меня неизгладимое, тяжелейшее впечатление. Потом уже были моменты, когда, скажем, неподалёку от Троицкого мы были на передовой, мины совсем рядом летали, – но даже тогда не было такого ужаса. Потому что, блин, эта бабушка – она маленькая и худенькая, как воробушек, с абсолютно белыми глазами и с котёночком на руках. Плачет, ходит наощупь…

– Что местные жители говорили про «Айдар»?

– Ничего цензурного. ВСУ многие жалеют, мол, ребята по призыву пришли. А про этих… Кстати, в Новосветловке ВСУ и «Айдар» перестреливались. В библиотеке сидят «айдаровцы», в школе «вэсэушники». Спускается ночь – и они начинают друг с другом внезапно перестреливаться. Такое было.

– А среднестатистический наш ополченец – какой он? Взгляды, привычки, характер? Коммунист, анархист?

– Всё это очень эклектично. Много мужиков, которые всю жизнь работали на шахте, и тут к ним пришли. И они взяли в руки оружие и отправились воевать. Преобладают именно шахтёры. Многие из них как бы типа за казачество, но если копнуть поглубже, то окажется, что этот казак – за СССР и за коммунизм. В общем, они просто не заморачиваются на этот счёт.

– У тебя есть знакомые, которые сюда приехали из России?

– Да. Есть знакомый питерский ролевик, менеджер среднего звена. Он послушал, как я рассказываю про Луганск, и в августе 2015-го сорвался и тоже оказался здесь. Пошёл в батальон «Ермак», он стоял под Первомайском на передовых позициях ЛНР. Потом батальон расформировали – но он остался в Первомайске в полиции. Вообще – это по сей день передовая, город наполовину разрушен.

– И как он объясняет свой переезд?

– А что, говорит, я в Питере забыл?

– Ты сам прожила в Луганске чуть ли не год?

– Год.

– Потом решила, что там ты уже всё знаешь, и решила в перебраться в Донецк?

– Да.

Всё это время, целый год, тихая, невысокая и очень женственная Аня жила одна в квартире, снятой за три тысячи рублей в месяц, работая журналистом и военкором, и появляясь время от времени в социальных сетях.

Долгое время её блог представлял собой удивительную, болезненно действующую на меня, но местами очень остроумную (и оттого ещё более болезненно действующую) смену постов – попеременно о бомбёжках, «двухсотых», «трёхсотых» и, следом, о жизни её котёнка по имени Феликс. Котёнок то болел, то выздоравливал, с ним всё время что-то происходило.

– Феликс? – спрашиваю я. – В честь Дзержинского?

– Да.

– Где ты его нашла?

– В луганском приюте. Я его увидела в ленте Вконтакте. Он сидел с очень надменным лицом – и я поняла, что нет мне жизни без него. Я сразу же позвонила и сказала, что давайте мне прямо сейчас этого котёнка. Мне было очень плохо тогда. Я даже ложилась в больницу, в неврологию, и месяц лежала с тяжёлой депрессией.

– Здесь?

– В Луганске. Я и сейчас на антидепрессантах.

– Они помогают?

– По крайней мере, они делают жизнь приемлемой. Вот… И взяла котёнка. А женщина у меня спрашивает по телефону: «Почему вы так торопитесь, почему сейчас? Это подарок?» – «Нет, я беру себе. Срочно».

– По Харькову не скучаешь?

– Скучаю и по Харькову, и по Киеву, и по Одессе. Я же автостопщица, я очень много поездила по Украине.

– Вот как… Социофоб-журналист, и особенно социофоб-автостопщик – это, конечно, не рядовой случай.

– Разговаривать с человеком, когда он подбирает тебя, – просто: он уже не против общения.

– И что, никогда ничего плохого не происходило?

– Нет, от меня, наверное, идёт какая-то уверенность. Я долгое время занималась ножевым боем, у меня при себе нож. И этот факт уже несколько защищает… Нет, один раз мне пришлось его достать, но не воспользоваться. Просто сказала: чувак, давай разойдёмся миром.

– Поверил?

– Наверное, как-то чувствуется, что не побоюсь воспользоваться.

Я смотрю на неё. Наверное, я чего-то не понимаю. Потому что я чувствую всего лишь, что это очень добрый человек.

– Какие у тебя планы? Будешь тут до конца войны?

Она пожимает плечами, словно не знает ответа. Но тут же отвечает:

– Боюсь самое важное пропустить.

– Как тут люди живут? – спрашиваю я.

Мы немного говорим про то, что в Донецке очень много кафе и магазинов, и салонов, и новые рестораны открываются чуть ли не каждую неделю, и можно покупать корма для животных, и вообще здесь идёт вполне себе светская жизнь, в которую не поверишь, пока здесь не окажешься.

В эту минуту к нам на веранду приходит гитарист из кафе, и подключает гитару уже здесь. И тут же начинает играть. Нам приходится ретироваться обратно в помещение.

– …но если пообщаться с людьми в том же посёлке Весёлом… – говорит Аня.

– Что они тебе говорят?

Аня некоторое время раздумывает, чуть морщась, словно пересказывать всё это ей не очень хочется. Но отвечает всё равно.

– Там про одну женщину сосед рассказывает, как 1-го числа такого-то месяца убило её сына, потом 17-го убило её мужа, а 21-го, говорит этот мужчина, я заходил к ней, и тут начали стрелять. «Я сказал ей, чтобы уходила в подвал, но она не ушла, и ей голову оторвало. И одиннадцать дней мы не могли оттуда её унести, потому что стреляли. Ну и когда уже забрали, она была уже вся объедена собаками». И это всё очень спокойно рассказывается…

– …ты считаешь, что Россия должна была ввести войска?

– Введение войск – это был бы гуманный шаг. Это особенно хорошо было видно и слышно, когда я была в Горловке.

– Совсем недавно?

– Совсем недавно. По нам стреляют украинцы. Стреляют, стреляют, стреляют. Стреляют, стреляют, стреляют. Два часа подряд… Тут вдруг отвечает наша гаубичная батарея. После этого тишина. Всё.

Нам кажется, что мы знаем, о чём мечтает и о чём может говорить как о самом важном всякая женщина.

Едва ли мы ожидаем, что молодая женщина вдруг скажет:

– Есть надежда, что мы отобьём Авдеевку.

Авдеевка – это населённый пункт, находящийся под контролем ВСУ.

Я не помню, о чём я спросил Аню, – уж точно не о мечтах, но о чём-то, что, по её мнению, сейчас может произойти хорошего.

Она сказала именно эту фразу: отбить Авдеевку.

– Авдеевка очень важная, – сказала она. – Там они очень хорошо сидят. Они заняли промзону и у них очень удобная наступательная позиция. Если их оттуда не выбить, они будут ползти вперёд. Либо они будут ползти вперёд, либо это будет гнойник, где постоянно гибнут люди. И потому нужно эту промзону отбить…

Спорить тут не о чем.

– …Как ты добираешься до передовой, Ань?

– До той же Горловки легко добраться на автобусе. А дальше за мной приезжают и подвозят.

– И тебе правда не страшно?

– Ничего хуже, чем случилось, уже не случится. В принципе, я, скорей, агностик. Но вот все говорят, что после самоубийства ничего хорошего не будет. А я хочу с Лёшкой встретиться.