Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет. Книга 1. Откуда мы пришли

Вторым жильцом был некий Мойше – прямая противоположность первому. Он был большой умница и настоящий «сорви голова». Благодаря своей артистической повадке он вносил в дом хорошее настроение. Кроме хорошего настроения, он вносил в дом еще кое-какие продукты. Работал он только в ночную смену на мельнице или маслобойке. О некоторых людях говорят, что этот человек «не приходит с пустыми руками». Мойше же «не приходил с пустыми ногами». Прежде чем уйти с работы, он завязывал внизу кальсоны и насыпал в них, «что Бог послал». Это были и семена подсолнечника, которые мы потом жарили, и очищенные от скорлупок семена, и даже подсолнечное масло в плоских бутылочках, и мука. Этот же Мойше принес известие о революции. Это было утром и ему, конечно, никто не поверил, потому что Мойше всегда бредил Революцией и к тому же он был большим лгуном. И только в школе его известие подтвердилось. Занятия в школе продолжались, но обстановка уже была не той. Баройгесе тут же из местечка исчезли. Теперь пришло время гаданий: «Будет лучше или хуже? Будут погромы или нет?» Но 1917 год прошел без погромов и без каких-либо изменений к худшему. В это время я уже мыслила осознанно, так как чувствовала себя почти взрослой. Дальнейшие несколько лет это подтвердили.

Летом 1918 года родился мой брат Абрам.

Он уже был третьим ребенком у моих родителей. Я прекрасно помню день «брит милы». Это день, когда совершается обрезание крайней плоти у младенца-мальчика. Согласно Торе это производится на восьмой день после его рождения. Это был красивый солнечный день, совсем не похожий на всю его последующую жизнь. Бабушка Эстер вышла на улицу в переднике, наполненном круглыми маленькими пряниками и конфетами и ими угощала всех детей.

Вечером собрается миньон – это десять совершеннолетних мужчин не моложе 13 лет – необходимый кворум для совершения коллективной молитвы. И моэль производит удаление крайней плоти у младенца. Мне запомнилось как выбирали моэля для Абрама. В местечке было два моэля. Один был красивый, чистоплотный мужчина, а второй был – прямо его противоположность. За эту операцию первый брал дороже и, хотя в семье были материальные трудности, взяли первого – более дорого.

Родился Абрам в тяжелое время и рос он тоже тяжело. У мамы исчезло грудное молоко и он стал болеть. Появился понос. Его болезнь тогда называлась «английской», но теперь я думаю, что у него был просто рахит. До трех лет он не ходил и не разговаривал. По моему мнению, Цанк вылечил его случайно, приписав ему известковую воду.

Уже в 1918-м появились банды. На нашей крайней улице, недалеко от нас в одну из ночей бандиты вырезали всю многодетную семью. Вырезали ради своего удовольствия, так как семья была очень бедной и грабить там было нечего. Этот трагический случай заставил жителей местечка принять необходимые меры по самообороне. Организовали дружину для самообороны. По ночам дежурили на всех улицах. В это время установили на окнах запирающиеся изнутри ставни, а дверь стали запирать не только на копеечный крючок, но в ручку двери стали вкладывать каталку для теста. Так мы баррикадировались на ночь.

Родители решили, что бы ни случилось, все должны быть вместе и меня отлучили от бабушки. Время было очень, очень страшным. Банды сменяли друг друга безостановочно. Часто о приближении банды мы узнавали заблаговременно. Дело в том, что основной въезд в Добровеличковку был как бы с горы. Как только на горе появлялась пыль, значит, скачет банда и все начинали прятаться в заранее заготовленные «схроны».

Многие из нашей улицы прятались в заброшенном, заваленном мусором, входном погребе. Запомнила я один из налетов банды. С появлением пыли на горе, мама отослала меня и Лизу с Бобеле в этот погреб. Сама она не могла прятаться, так как Абрам в это время сильно болел. Боба с грудным Дудлом и мы вбежали в этот погреб, забитый взрослыми и детьми. И тут, когда опасность нависла над погребом, Дудл начал громко плакать, ну просто реветь. В погребе началась паника. Все стали шикать на Бобеле, а Дудл ревет безостановочно. Боба сама плачет и тычет орущему ребенку грудь, а он не прекращает плакать. Как она его не задушила? В этот налет банда промчалась, но одного старика, случайно оказавшегося на улице, они все-таки убили. Это был старый кузнец Нахман, дедушка Бори Спектора, моего будущего соседа.

Из налетов всех банд, прошедших через Добровеличковку, хочу рассказать об одном очень для меня трагическом. В жаркий летний день снова на горе заклубилась пыль. Все наши соседи ринулись бежать в соседнюю деревню Липняжку, где большинство населения было дружественно к евреям. Мама и в этот раз бежать не могла из-за болезни Абрама. Она нагрузила меня Лизой, и мы побежали с ней в это село, а до него было 7 километров. Через некоторое время я почувствовала невероятную усталость, так что Лизу на руках я уже держать не могла. Я стала отставать от других, а потом я поняла, что до Липняжки я не дойду. Повернулась и поплелась домой, держа Лизу за руку. Не знаю сколько мы шли, но к дому мы приплелись на закате.

В местечке ни души, так что душу охватил ледяной страх, и только куры копошатся на навозной куче. Я ввалилась в дом и потеряла сознание. Так я заболела. Назавтра, когда ко мне пришел наш фельдшер Цанк, он установил у меня сыпной тиф и посоветовал маме немедленно отправить меня в больницу. Уйти от нас по-нормальному через двери Цанк уже не смог, так как по улице уже взад и вперед скакали бандиты на лошадях, и ему пришлось, по рассказу мамы, выскочить во двор через окно.

Я уже была в бреду, и меня в больницу на руках отнес папин друг Велв Печенюк, так как у папы для этого не было сил. Когда я пришла в себя, то узнала, что в больнице полно выздоравливающих махновцев. Они вовсю веселились, танцевали и пели. Во всем, в чем они нуждались, их обеспечивали еврейские жители местечка. Здесь я остановлюсь на особой роли, в спасении евреев местечка от разбоя, нашего земляка Межибовского.

Это был очень пожилой, культурный человек. Я помню этого удивительного человека стариком. В зубах у него всегда торчала папироса, хотя он не курил. Он был небогатым человеком, но всем своим сыновьям дал образование. Он был единогласно делегирован жителями местечка для переговоров с бандитами, а это совсем не просто.

Межибовскому удавалось устанавливать взаимопонимание со всеми главарями банд. Он договаривался с главарями и оговаривал выполнимые для местечка требования. Это были и сапоги, и одежда, и продовольствие, и фураж для лошадей, и размещение членов банды по квартирам. Как ни странно, это ему удавалось, хотя жители были разного достатка, а материальные требования бандитов были большими. Мне ведь известны нравы людей. Примерно так: «Почему я должен дать столько-то, а мой сосед меньше?» Благодаря стараниям и умению Межибовского время бандитизма в местечке прошло относительно благополучно.