Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет. Книга 1. Откуда мы пришли

Перевели больного дедушку к нам. Так как он всю жизнь спал на печке, то и у нас он залез на нашу крохотную печь. Долго он на печи не пролежал. Спустя короткое время он не выдержал кризиса и умер, слезая с печи. Дедушка был религиозным человеком и, по традиции, следовало вести семидневный траур утром и вечером. К нам никто не приходил, так как боялись заразиться. Папа пошел только в синагогу.

Но тиф уже вселился в наш дом. Заболели все взрослые. На ногах осталась я одна, да еще на руках у меня Лиза и больной Абрам.

В это тяжелое для меня время моя лучшая подруга Руся не оставила меня одну. Здесь надо отдать должное ее родителям, позволившим ей быть со мной и помогать мне. Через две недели, после смерти дедушки, умерла бабушка Эстер, а неделю спустя – папа. У папы было слабое сердце, и он не выдержал кризиса, а Цанк не сделал ему необходимого укола, чтобы поддержать сердце. В то время такие уколы были дорогостоящими.

За день до смерти папа попросил, чтобы к нему пришел Шлема Грабовский, но когда тот пришел, было уже поздно.

Умер отец у меня на ногах. Это произошло так.

Оба больных мама и папа лежали в одной комнате на разных кроватях. Мы с Русей спали на полу в другой комнате. Очевидно, отцу стало ночью совсем плохо, он поднялся, пошел за чем-то и, не выдержав, свалился мне на ноги и умер. Среди ночи я почувствовала тяжесть в ногах. Проснулась и увидела, о ужас, лежащего на мне отца. Разбудила Русю (что бы я без нее делала) и стали поднимать папу, а он уже был мертв. Как тяжело это вспоминать и писать.

О том, что отец умер, мама не знала, потому что была без сознания. Если бы у Цанка не заговорила совесть и мама тоже бы умерла. (В этом месте у меня снова неразрешимая загадка. Мы с вами и раньше читали, – во время гражданской войны, и при бандитах, и позже, – откуда у местного фельдшера Цанка, обратим внимание только фельдшера, даже не врача, были лекарства, да еще дорогостоящие? Ведь в стране разруха, власть переходила поочередно то к белым, то к петлюровцам, то к красным. Неужели все лекарства у фельдшера были дома и была ли в местечке аптека? Из дальнейшего будет видно, что вряд ли). Он стал спасать маму. Стал часто к нам приходить и делать ей уколы, пока не миновал кризис.

За это время к нам никто не приходил, кроме моей дорогой, незабвенной Руси. Все боялись заразиться, включая тетю Бобу. Ей, очевидно, не разрешала свекровь. Чтобы облегчить мое положение, Боба забрала к себе шестилетнюю Лизу.

И вот, когда мама еще была в опасности и без сознания, и еще у меня на руках был больной трехлетний Абрам, на меня свалилось еще одно несчастье. Пропала наша кормилица-корова. Рано утром моя дорогая и единственная помощница Руся выгнала, как всегда, корову в общее стадо, которое собиралось в центре местечка. А оттуда пастух уже гнал стадо на пастбище. Но в этот злополучный вечер корова, к моему ужасу, не вернулась домой. До поздней ночи я, без всякого страха, бегала по посадкам и оврагам с одной вожделенной мечтой увидеть нашу кормилицу. Мои поиски оказались тщетными. Домой я вернулась поздно ночью с выплаканными глазами. И здесь мне еще пришлось успокаивать Русю, казнившую себя за то, что она ведь вывела корову в стадо. А я как-то окаменела. Столько напастей за три недели и еще мама на грани жизни и смерти. Что будет с нами? И все же всяким несчастьям приходит конец.

Как только после кризиса мама пришла в сознание, она поняла весь трагизм случившегося. После того, как мы с ней вдоволь наплакались, мама говорит мне: «Посмотри, хватит ли пшеницы на одну выпечку?»

Откуда у нас была пшеница? Когда мы с отцом ходили по селам и продавали галантерею вразнос, то многие крестьяне платили за товар пшеницей, а многие, в знак уважения к отцу, давали нам понемногу пшеницы в качестве подарка. Когда выяснилось, что пшеницы оказалось достаточно, мама велела ее смолоть и из всей муки испечь хлеб. Ее расчет был следующим. Испеченный хлеб нарезать кусочками и продать на базаре с таким расчетом, чтобы на вырученные деньги купить снова муки для следующей выпечки, так, чтобы и себе хлеб остался. На мельнице работал рабочим бывший ученик отца Аврум Бахмуцкий. Из уважения к покойному отцу он, втайне от хозяина, пшеницу смолол, а так называемый «размер» (часть смолотой муки в оплату за помол) не взял.

Раньше я много чего делала по хозяйству, но тесто я не выделывала. До этого я и хлеб не выпекала. Мама из постели инструктировала меня, как делать закваску, как месить тесто – до тех пор, пока рука из теста не вынимается чистой. Потом выделанное тесто разделить на части и выработать их в виде шаров. Затем следовало хорошо истопить печь. Как истопить печь, у меня был опыт. Я уже и раньше топила печь соломой, кизяком, шелухой от семечек подсолнуха и проса. Несмотря на то, что я пекла впервые, хлеб у меня получился хороший.

Теперь задача была хлеб продать. Нарезав хлеб на ломтики, беру табурет, белое полотенце и иду на базар. Я быстро свой товар распродала. На вырученные деньги снова купила пшеницу. И все тот же Абрам, без ведома хозяина мельницы, мелет мне муку без размера и даже разрешает мне набрать шелуху для топки. Я становлюсь заправским хлебопеком. Так, с помощью друзей, мы боролись за выживание.

Как только свекровь тети Бобы увидела, что мама уже на ногах, она велела Лизе возвратиться домой. Вот и разница в сочувствии некоторых родственников и друзей. Здесь и Велв, и Руся, и Аврум Ройдич, и Кривонос и Аврум Бахмуцкий и его мать, Мойше Спектор и много- много других друзей.

Мне запомнился светлый случай тех времен. Недалеко от местечка был хутор богатого крестьянина по фамилии Жирный. (Хутор это обособленное от деревни крестьянское хозяйство). Во время сбора урожая к нам под вечер приехал Жирный на арбе и стал набирать желающих поработать на поле. (Арба в Украине это четырехколесная длинная повозка с решетчатыми из реек бортами). Нас набралось довольно много, в том числе и я. Ужин, которым нас накормили, мне не забыть никогда. Это были галушки, хорошо перемасленные пережаренным луком и, что очень важно, – ешь, сколько хочешь. (Галушки – это украинское национальное блюдо. Они изготавливаются из вареных кусочков специального теста. Их часто ели со сметаной).

Но этой вкуснятины много не съешь – четыре-пять и больше не лезет. На закуску дали без ограничения дынь и арбузов. Вот где была Божья благодать. Спали мы в клуне (высокий сарай, где хранилось сено и другие сельхозпродукты). Ночью и днем шел дождь. На поле работать было нельзя, а нас хорошо кормят, так, что мы даже поправляться стали. И еще – неописуемая тишина. Назавтра дождь прекратился, и мы хорошо отработали, так, что хозяин остался нами доволен. По домам нас развозили с заработанной нами пшеницей. У нас была большая металлическая ванна (о ее назначении я писала раньше), и мы ее заполнили пшеницей до верху. Так что хлеб у нас был, но к хлебу еще кое-что нужно. Что-то нам доставалось от сдачи дедушкиного дома, однако этого было недостаточно для содержания семьи из четырех человек.