Анатолий Елахов - Великое село

Шурочка, казалось, радовалась больше всех. Она старалась приготовить такой обед, чтобы люди почувствовали настоящий праздник.

…Прошло с полчаса. Васька подкинул в печь дров и вдруг что-то вонзилось в его сердце, оно затрепетало в сильном волнении.

Васька обернулся. Колька Покачев сидел мертвенно бледный у окна. В глазах его был страх.

– Бежим, Васька, скорее! Беда!

Васька, не разговаривая, схватил шапку и бросился к дверям, Колька успел схватить стоящую в углу берданку.

Они почти одновременно выскочили на улицу. След от Шурочкиных маленьких валенок уходил в лесную чащу.

– Шура! Шура! – Закричал в отчаянии Васька, И бросился по следу. Колька бежал за ним, на ходу передергивая затвор берданки.

Метров через триста они увидели истоптанный окровавленный снег. Шурочка лежала навзничь, глядя широко открытыми неживыми глазами в небо, шапка упала с головы, в русых волосах ее застыла кровь, перемешавшаяся со снегом. Страшные когти зверя разорвали ее грудь и высыпавшаяся из ведерка брусника была не отличима на снегу от Шурочкиной горячей крови.

– Нет! – Закричал в страшном отчаянии Васька. И крик его, взметнувшись над соснами перекрыл шум буровой. От нее уже бежали взволнованные люди, прихватывая на пути, кто монтажку, кто гаечный ключ, кто тяжелый лом.

Скоро у растерзанного тела Шурочки собралась вся экспедиция. Люди были потрясены и шокированы случившимся и в первый момент не заметили, что Кольки Покачева среди них нет.

Первым обнаружил пропажу Лукьян. Он попытался по следам на снегу понять, что же тут произошло. Он обошел кругом место трагедии и обнаружил медвежий след, уходящий в глубину леса. А рядом с этим гигантским следом был след валенок маленького человека. Это Колька Покачев отправился с Костиной берданкой убивать взбесившегося ненавистного зверя.

Русов, увидев озабоченного Лукьяна, все понял и лицо его стало вдвое бледней.

– Спаси, парня, Лукьян, – прошептал он одними губами, – Прошу тебя.

Старик немедля ушел в вагончик и вернулся оттуда с ружьем, походным мешком и охотничьими лыжами.

– Я с тобой, дед Лукьян! – Выступил вперед Костюшка.

Вдвоем его легче взять.

– Нет, Костя! На зверя я пойду один, а ты помоги мне вернуть парнишку. Беги скорее за лыжами.

И Лукьян поспешно углубился в лес. Скоро молодые Костины ноги вынесли его на болото, через которое уходили следы зверя, идущего за ним мальчишки и деда Лукьяна. Костя приналег и нагнал старика у сосновой согры.

– Эх, беда! – Выдохнул на ходу старик. – Погибнет мальчишка. Успеть бы.

И тут они увидели Кольку, сидящего на корточках под заиндевевшей сосной. Парнишка выбился из сил, замерз, но крепко сжимал в руках ружье. По щекам его текли слезы и тут же застывали на морозе.

– Я найду тебя, проклятый убийца. – Шептали Колькины губы. – Я посчитаюсь с тобой, злой Тарен, за всех моих родных и близких…

Костя подхватил парнишку на руки. А Лукьян, почти не останавливаясь, стал быстро углубляться в лес.

Он шел широкими шагами по медвежьим следам.

Похоже, этот свирепый убийца и не думал прятаться далеко. Физическое превосходство над людьми сделало его самоуверенным: вряд ли можно было всерьез опасаться этих занятых своими делами людей. Он понял, что они не соперники ему в лесу: видел он намного лучше их, видел даже в темноте, его нюх в сотни раз превосходил обоняние человека, он был в десятки раз сильнее каждого из них, и все это давало возможность уйти целым и невредимым даже от дальнобойных ружей. Медведь снова обрел уверенность в себе и почувствовал себя всесильным хозяином. И он снова, встав на дыбы, снимал с сосен кору на огромной высоте, демонстрируя свою силу и мощь.

И что против его, этого безжалостного лесного правителя мог представлять этот маленький мальчишка или немощный старик Лукьян, уставший от одинокой таежной жизни…

…Охотник медленно приближался к лежке зверя, но медведь не думал тот час же уходить, он лежал на снегу, положив голову на лапы, чутко прослушивая окружающий мир.

Ему слышно было, как гомонили люди на буровой, как хлопали двери вагончика, как кто=то колол дрова топил печь. Тонкий запах дыма достиг его лежки и у медведя непроизвольно дернулся нос. Вот кто=то вышел из вагончика и окликнул собаку, она, по всей видимости, была привязана, потому что стала прыгать и повизгивать…

А охотник все шел и шел размеренно, сокращая расстояние до лежки, и в движении его не было ни малейшего страха.

Медведь поднял голову, принюхался и вдруг потревожено начал вставать.

Он понял своим звериным чутьем: тайгой шел победитель, тайгой шла его смерть.

Медведь, озираясь, уходил в чащу. А за его спиной все так же размеренно шелестели по снегу лыжи и раздавалось размеренное дыхание человека, полностью уверенного в себе.

Медведь бросился бежать, взбивая снежные клубы и сотрясая грузным своим телом землю.

…К концу следующего дня обезумевший зверь вышел почти к самой буровой и обессиленный рухнул в снег. Лукьян был от него в нескольких сотнях метров. Он все так же размеренно и монотонно шел по следу… Через несколько минут их глаза встретились. В глазах медведя был ужас, в глазах человека – решимость.

Лукьян поднял ружье…

…Людоеда привезли к буровой на тракторных санях.

Соболько пришлось привязывать, так он неистовствовал и лаял до хрипоты.

Васька смотрел на поверженного зверя со страхом, смешанным с отвращением. В этой трагедии он всем своим детским сердцем чувствовал нечто большее, чем простая гибель дорогого человека и возмездие зверю. В ней была некая вселенская тайна противостоянии зла и добра. Но тайну эту ему придется постигать всю жизни и вряд хватит ее этой жизни для постижения непостижимого.

В остекленевшем зверином глазу отражалась и тайга, и буровая, и люди, толпящиеся вокруг, и Колька Покачев, в печальной задумчивости разглядывавший зверя.

Медленно, словно встающая заря, всплывали памяти мальчишки события годовой давности, когда дикая злобная сила напала на их стойбище. Он вспомнил и этот звериный оскал окровавленных клыков, и полный ненависти единственный глаз зверя, и эти страшные лапы со стальными когтями, несущие смерть. Это был он, убийца Колькиного рода Щуки с Шаманозера.

Колька закрыл голову руками и убежал прочь в вагончик, где его не тревожили до самого вечера.

Шурочку похоронили недалеко от буровой рядом с могилками Колькиной семьи, поскольку своей семьи, у Шурочки, выросшей в детдоме, не было. Отправить ее на большую землю не было никакой возможности, если только вызывать авиацию. Но тогда пришлось бы раскрыть местонахождение экспедиции и поставить под угрозу все предприятие. Скорее всего разгневанное начальство приказало бы свернуть работы и возвратиться к месту дислокации.