Ростислав Жуков - Падеспань

Однажды вечером в «Урхенсиас» явился живший там же бородатый плус. Он вернулся из города и был выпивши. С собой он принёс большого плюшевого медведя, которого где-то нашёл. Бородатый плус сел на свою кровать, посадил медведя к себе на колени и, погладив его, пробормотал:

– Это мой сынок Хорхе

Хорхе – не медведю, а человеку – это не понравилось, он подбежал к бородатому плусу и начал что-то возмущённо верещать. Бородатый плус, не обращая на него внимания, продолжал беседовать с медведем. Тогда обозлённый Хорхе снял с ноги тапок и хлопнул бородатого по морде. Тот, не вставая, дал по морде Хорхе, отчего тот улетел в дальний угол, после чего продолжил гладить мишку. Хорхе побежал жаловаться на вахту – с улицы долго доносился его неразборчивый визг. Бородатый же, закончив свою беседу, засунул медведя башкой вниз в мусорное ведро и лёг спать.

Плусы и нравы.Чем-то похож на Хорхе был Ногатор 11 11 Слово «ногатор» – из повести С. Лема «Футурологический конгресс». (как нарёк его Шосс) – плус малого роста (но покрупнее, чем Хорхе), носивший ортопедическую обувь, так как одна нога у него была короче другой. Перед завтраком, обедом, полдником и ужином он первый занимал место в очереди у ещё запертых дверей столовой.

Что касается нас с Шоссом, то мы в ожидании кормёжки поначалу скромно вставали в конец очереди, но чем дольше жили в альберге, тем дальше старались продвинуться к дверям, поближе к Ногатору.

Голубиный плус отличался ненавистью к голубям, которые, как и везде в Мадриде, жили на чердаке альберга в больших количествах. Завидя голубей, он орал на них, громко хлопал в ладоши, высоко подпрыгивал, топал ногами и швырял в голубей чем ни попадя.

Музыкальный плус , бородатый и лохматый, стремительно ходил из одного конца двора в другой и обратно с громко включённым приёмником, иногда громко подпевая и что-то выкрикивая. Маленькие транзисторные приёмнички, по которым слушают футбол, музыку и новости, пользуются в Испании большой популярностью не только у плусов.

Что касается вышагивания по двору, то в «Сан Исидро» многие плусы занимались этим весь день напролёт. Дворов тут было два – на мужской половине альберга и на женской; они были разделены железными воротами, которые днём были открыты.

Привычку бродить взад-вперёд по двору переняли и мы с Шоссом. Так мы обычно коротали время перед завтраками, обедами, полдниками и ужинами.

Счётный плус , в отличие от других, ходил по двору не просто так, а по своей методике. Двор был вымощен плитами разных размеров, и он ступал по ним, ставя ноги строго на соседние плиты, никогда не перепрыгивая через плиту и не наступая на стык между плитами. Мы предположили, что он их считает. Делом этим он занимался в любую погоду – помехой бывал только очень уж сильный ливень.

Мы с Шоссом как-то хотели помочь ему и тоже начали считать плиты, но нам это быстро надоело.

Был ещё Пальтан (все эти наименования плусов, конечно, мы с Шоссом придумали сами) – здоровенный плус, ходивший в пальто. Как-то, проходя мимо меня, он повернул ко мне свою рожу и громко заорал:

– Ла-ла-ла-ла-ла!

Я слегка растерялся, но Пальтан вновь углубился в свои неведомые мысли и продолжил свой бесконечный путь по двору.

Другой плус, старый дед, очевидно, был тяжело болен, так как иногда на него что-то находило, и он начинал подпрыгивать и завывать, что выглядело довольно жутко. Плусы объяснили мне, что он локо – сумасшедший.

Был и Поп , пожилой массивный плус в чёрной сутане и с большим крестом – наверно, никакой не священник, а просто так.

Особняком стоял Магуист – рыжий плус лет 25 с неподражаемой физиономией, удивительно похожий на одного нашего знакомого в России по кличке Магуист. Я даже помнил, как на самом деле звали этого испанского Магуиста, но забыл. Он, несомненно, был наркоман; утром он всегда уходил в город, где, как мы предполагали, он добывал каким-то образом наркотики; вечером Магуист являлся перекошенный со стороны на сторону. Ужимки Магуиста были столь забавными, что мы старались не пропустить момента его прихода и занять зрительные места. Иногда Магуист являлся также пьяный и, обращаясь в пространство, нёс какую-то гундосую неразборчивую ахинею.

Не со всеми, конечно, дело обстояло столь плохо.

В столовой мы избегали садиться за один стол с Радостником . За стол усаживалось шесть человек. Еды, как правило, давали много, плусы всё не съедали и, зная, что мы русские, отдавали нам оставшиеся в бачке суп, тефтели, сосиски или что там ещё, а также всякие десертные сырки и апельсины. Радостник же сидел до упора; что не съедали другие, съедал он, в то же время протестуя, когда мы хотели положить добавки себе, а оставшиеся на столе апельсины и сырки распихивал по карманам. За это мы с сарказмом назвали его Радость Наша, или Радостник. К нам он при всём том относился с некоторым интересом и как-то спросил, не большевики ли мы; к нашему изумлению, мы услышали от него, что он два раза был в Москве на Красной площади. Очевидно, пребывание в Советском Союзе и сказалось впоследствии на его психике.

Теперь – о наших табачных «спонсорах» и собеседниках в «Сан Исидро».

Дон Висенте Хименес.Этот хромой старик с костылём и в очках имел строгий и крутой нрав. Он мало с кем общался, тем не менее проявил к нам интерес. Хотя мы его о том, как правило, не просили, он угощал нас сигаретами «Фортуна» по нескольку раз на дню, а один раз даже дал денег на целую пачку. Опять-таки без нашей просьбы – если бы мы попросили у него денег, он бы наверняка не дал. Также он иногда давал монеток и посылал нас к кофейному автомату, чтобы мы принесли кофе ему и нам. Он подолгу беседовал с нами – мало кому он разрешал сесть за занятый им в салоне столик – и настолько проникся к нам доверием, что показал нам, в числе прочих документов, свою банковскую книжку, из которой мы узнали, что ему платят пенсию немногим более 50 тысяч песет в месяц (что в несколько раз меньше средней испанской заработной платы).

В прошлом дон Висенте Хименес был моряком на торговом судне и посетил многие страны Европы вплоть до Финляндии и Эстонии. В России он не был. Из альберга он выходил только раз в месяц – за пенсией.

В тот день, когда мы навсегда покидали «Сан Исидро», дон Висенте душевно попрощался с нами и подарил тысячу песет, что для нас тогда, на полном безденежьи, было как манна небесная. Вот какой прекрасный человек дон Висенте Хименес.

Ираки, кубинец и голубец.Иракец, живший в альберге, тоже иногда угощал нас сигаретами. Ираки, то есть по-испански «иракец», был плус абсолютно невыразительный. Вечерами он, как и все, сидел в салоне, курил, тупо смотрел в телевизор и чесал своё брюхо. Тогда мы с Шоссом сидели без гроша, и он, несомненно, зная о том, мог бы сообщить нам о возможности устроиться продавать благотворительную газету «Фарола», которую он, как мы узнали впоследствии, продавал.