Евгений Панов - Душа не выстрадает счастья, но может выстрадать себя

Поначалу он заикался так сильно, что слова не мог вымолвить. Из-за этого учеба в пятом классе пошла на спад, хотя до этого Пашка учился хорошо, все знал, всегда тянул руку, а вот физическая сила стала быстро прирастать. Учась в шестом классе, он осиливал ребят из десятого. Мало того, перебарывал отца, а тот был очень сильным. В школе Павел один боролся с двумя-тремя старшеклассниками. За водой на колодец ходил не с двумя, а с четырьмя ведрами. На вилах поднимал столько сена, что ручка деревянная ломалась…

И поведение его изменилось: начал драться. Его тянуло к тем, кто был на два-три года старше, с ними казалось интереснее, а они гнали. Дадут пинка под зад – «ну, пошел отсюда!» А Пашка ногу захватит, бросок, и обидчик лежит… Так вот и отучил пинаться.

Когда Павел учился в седьмом классе, семья в поисках лучшей доли переехала на юг, в шахтерские края. В городе, где осели, работали спортивные секции. Сенин пошел в самбо. Побарывал всех, считался самым перспективным. У него многое получалось – захваты, броски, болевые приемы. Но спортзал, где занимались, закрыли на ремонт. Самбо отпало, и по совету знакомого Павел пошел в секцию бокса. Тогда он уже учился в восьмом классе. Кулаками бить не умел, только царапался. На бокс пришло 15 человек новичков, тренер поставил их в пары, чтобы посмотреть на каждого и отсеять совсем уж неспособных. Сенина оставили.

Секция была сильная, были в ней и мастера спорта, и кандидаты в мастера, не говоря уж о разрядниках. На первых порах Павлу доставалось, ходил с разбитыми губами, с расквашенным носом, но все-таки втянулся, вжился в бокс. Мастером спорта стал в 18 лет, то есть, очень рано.

Его жизнь состояла из тренировок, соревнований и драк. Учеба занимала немного места, и в конце концов Сенин запустил ее настолько, что оставаться в школе после восьмого класса не было никакого смысла. Ну, ушел, а куда деваться? Работать еще рано – пацаненок. Поступил учиться на тракториста-машиниста широкого профиля. Училище находилось в 150 километрах от города, уезжал туда на шесть дней, в воскресенье приезжал домой, ходил в секцию бокса.

Училище Павел закончил, хотя занятий посещал мало. В основном, наводил порядок среди товарищей-шалопаев. Кроме того, приходилось постоянно разбираться с местными: они все время обижали ребят из училища, а те все время обижали местных. Дрались «куча на кучу». С каждой стороны участвовало сотне по полторы бойцов, не меньше. Сенин мог в одиночку разбросать человек двадцать…

Услышав как-то о том, что «добро обязано быть с кулаками, иначе оно никогда не одолеет зла», он решил, что, наводя порядок в училище, разбираясь с местной шпаной, делает именно это – активно творит добро кулаками. И потом, став взрослым, семейным человеком, не упускал случая окоротить какого-нибудь хама или хулигана. Сенин колотил их не просто так, а принципиально, в соответствии со своей жизненной и гражданской позицией. Бывало, выбрасывал из автобуса пьяных дебоширов, будучи уверенным, что сотворил благо. Он не понимал, почему расстраивалась жена. «Что, тебе больше всех надо?» – чуть не плача говорила Тамара. Но как же так: двое-трое парней отнюдь не богатырского телосложения задирают пассажиров, хамят, матерятся, курят, а все молчат. Как же тут не вмешаться? И Сенин обязательно вмешивался. Предупреждал, а если не понимали предупреждений, бил профессионально, чтобы отключились, просил водителя остановиться, выкидывал их вон. Ехали дальше. «Молодец!» – хвалили Павла женщины, а Тамара переживала, и не зря: его действия в этом случае находились на грани уголовно наказуемых. «Добро с кулаками» часто выходило за пределы закона.

…А ведь я давно уже никого не трогаю, вдруг сообразил Сенин, ведь я лет пять стараюсь таких приключений избегать, а если иной раз все-таки не стерплю, вмешаюсь, то никогда не довожу до мордобоя, только, например, захвачу руку, показывая, что, мол, ребята, не надо лезть на рожон, я много чего умею, лучше не нарывайтесь… Впрочем, и этого сейчас почти не бывает. Стараюсь никого не задевать, даже избегать грубых слов. Мой характер, мои привычки сильно изменились. Я неделями просиживаю в библиотеках, роясь в патентах. Скажи мне об этом пять лет назад – я покрутил бы пальцем у виска. Мой круг общения решительно изменился. Изменились взгляды: стараюсь творить добро не кулаками, а головой… Так кто я сейчас – профессиональный спортсмен или профессиональный изобретатель? Скорее, наверно, изобретатель. Когда-то тренеры сделали меня спортсменом. Изобретателем сделали меня Неведомые Сущности. Они делали это сознательно, Они меня натаскивали, а я в повседневной суете об этом не догадывался…

Да, так, конечно, и было. Ведь как рождались эскизы машин, когда сама идея уже была дана – но не детально, не в подробностях, а в виде крупных узлов или блоков? Когда идея давалась Сенину подобным образом… а со временем такой – общий – план стал появляться чаще и чаще, в противовес первым контактам, когда сообщались мельчайшие подробности… он просил уточнений. Думал: здесь еще необходимо то-то и то-то. Он как бы формулировал заказ. И ждал. День, второй, третий. Начинал нервничать, а потом чувствовал – ответ где-то близко. Ага! – ночью зажигается перед глазами экран с эскизом. Заказ выполнен. Конструкция уточнена.

В начале своей изобретательского пути Сенин делал записи, наброски – составлял архив, пополнял реестр идей, данных Голосом. Но однажды заметил, что эскизы и заметки стали исчезать. Из дома! Обнаружив такое, Павел Андреевич «наехал» на жену: это не ты, мол, мои бумаги выбрасываешь? Вспомни, может, случайно выкинула? Я к твоим бумагам, Паш, не прикасаюсь, клялась Тамара. Сын, как выяснилось, тоже до них не дотрагивался. И ключ от стола у Сенина всегда с собой. Куда же девались бумаги?.. Сенин стал даже грешить на квартиру: может, нехорошее место, «черная дыра», может, здесь привидения водятся? Крутил-вертел загадку так и эдак, но не нашел разгадки и решил с тех пор перестать писать и чертить, решил все держать в голове.

Осмысливая события пятилетки, он предположил, что, возможно, бумаги стали исчезать затем, чтобы подтолкнуть его именно к этому решению. Те, кто работал с ним под «псевдонимом» Голоса, стремились развить его память и пространственное воображение. Он должен был научиться обходиться без бумаг – раз. Научиться дорабатывать идею – два. Поэтому-то идеи чем дальше, тем чаще стали даваться в недетализированном виде. Иной раз ограничивалось общим принципом. Конкретизацию, детальную проработку та «сторона» тем самым предлагала сделать Сенину. И он ее делал. Что называется, методом проб и ошибок…

…Пытаясь подвести под «пятилетку контакта» какую-то явную черту, Сенин совершенно запутался. Что перевешивало – очевидный общественный «ноль» или явный личный «плюс»? Сенин не знал. Понял лишь, что просить отставки пока не будет.