Александр Рудазов - Паргоронские байки. Том 2

Был он к тому же крив. Правый глаз так и не восстановился. Левый остался розовым, с крестообразным зрачком. Отсутствовал и нос, но его не было изначально – лишь две ноздри посреди куполообразной головы. Ниже – тонкогубый рот со скошенной набок челюстью.

И однако он был живуч. Вынослив. Искалеченный, изуродованный, он не утратил воли к жизни. Рос очень смышленым, быстро учился и даже ухитрялся заводить друзей. С его данными это было непросто даже среди братьев по культу.

Да, вы не ослышались. Старик-крысолюд принадлежал к предвестникам Двадцать Седьмого – этому таинственному культу, что окутан мрачными слухами. В нем много отверженных личностей, что больше нигде не нашли себе места.

Ведь по их поверьям, мир Двадцати Шести богов несовершенен, и поэтому в нем так много страданий, боли и несправедливости. Богам только и остается, что успокаивать своих детей, давая им посмертное утешение, но этого недостаточно. И поэтому боги ждут и надеются, когда явится Нерожденный – двадцать седьмой бог, что возвысится над остальными и все наконец-то исправит.

Именно в Хошимире этот культ и зародился лет этак семьдесят назад. Почти случайно, почти на ровном месте. С какой-то беседы в трактире, с какого-то диалога, в котором было высказано предположение, что Гильфаллерию не просто так изображают беременной. Жрецы что-то знают, только не говорят. Точно-точно, наверняка все именно так и есть.

Удивительное дело, с какой ерунды иногда начинается новая религия.

Первые лет двадцать предвестники Двадцать Седьмого не воспринимали себя всерьез. Для них это было скорее как шутка, игра в религию. Они пародировали традиционные севигистские обряды, выдумали что-то вроде святого писания, дополнили от себя Ктаву. Но со временем, по мере того как сменялись поколения, в культе оставалось все меньше шуточного и возникало все больше искреннего.

К тому моменту, как на свет появился Обрубок, никто уже не помнил, что изначально это было просто смеху ради.

И они принимали всех желающих. Не отвергали никого. Жуткий исковерканный мальчишка даже здесь у многих вызывал оторопь, но его не отталкивали. Ему повезло попасть к тем, кто верил, что именно самые несчастные особенно любы Нерожденным и будут особенно щедро потом вознаграждены.

Обрубок быстро выучил теневую сторону Мкадора. Всю канализацию, все свалки, все злачные места и точки сбыта. Мир нищих, бродяг и воров. Нелюдей и людей... да, среди людей Хошимира тоже далеко не все жили в хороших домах и ели каждый день.

Впрочем, среди Предвестников были и те, кто жил наверху. Благополучные. Даже богатые. Одни присоединились из каких-то личных соображений, другие – ради возможности принадлежать к тайному обществу, но были и те, кто искренне разделял веру в Нерожденного. Этих Предвестники особенно привечали, но и первых двух не гнали прочь.

Во-первых, праздный интерес со временем может во что-то вырасти. Во-вторых, культу постоянно требовались денежные средства. Нищие Предвестники с трудом могли себя прокормить, так что меценаты были необходимы.

Хошимир – добропорядочная севигистская держава. Предвестников Двадцать Седьмого тут называли еретиками, верочумцами. Им приходилось таиться, скрывать свои убеждения. И Обрубок научился делать это с самых юных лет.

Впрочем, убеждений Предвестников он особо и не разделял. Обрубку не было дела до богов, он не видел разницы между нынешними и Нерожденным. Просто его воспитывал один из Предвестников, и окружен он был с детства Предвестниками – так что было само собой разумеющимся, что и он тоже Предвестник.

Никем иным он в Хошимире и не мог стать. Кто еще бы принял странное изуродованное существо, которое даже не может назвать свой вид. Обрубок точно не был человеком, но не был он и никем другим из тех, что есть в Бестиарии. Обрубок еще в детстве прочитал эту книжку от корки до корки, но себя в ней не нашел.

Читать и писать он научился рано. Вообще схватывал все на лету. Одинокий старик не дал ему имени, но в остальном обеспечил всем, чем только мог. Приносил с поверхности книжки, карандаши, всякие детские вещички. Сам он по-прежнему занимался починкой часов и других мелких изделий – бродяги доставляли ему сломанные изделия, а крысолюд приводил их в порядок. Зарабатывал немного, но им двоим хватало.

Обрубку было семь лет, когда он впервые понял, что другие не умеют видеть то, что еще не произошло. Его считали странным, потому что он часто говорил невпопад, выдумывал какие-то небылицы или видел вещи не такими, какие они есть.

- Принеси воды, мальчик, - говорил крысолюд, давая ведро.

- Но ведро ржавое и прохудилось, - растерянно отвечал Обрубок. – Как я принесу?

- Как это ржавое? – осматривал его крысолюд. – Где?

- Вот здесь. Оно проржавело... начнет ржаветь с этого места... о, я вижу. Я сейчас принесу.

Богатая фантазия. Крысолюд надеялся, что ребенок просто любит таким образом шутить. Надеялся, что это не последствия той младенческой травмы.

- Хочешь яблоко? – спрашивал он в другой раз.

- Какое яблоко? – не понимал Обрубок.

- Вот, у меня в руке.

- Тут нет никакого яблока... а, вот же оно... спасибо.

Обычные индивиды видят только то, что есть сейчас. Обрубок же глядел будто вдаль. Смотря на вещь, он прозревал ее будущее.

Сейчас это яблоко есть. Но очень скоро его не будет. Оно просуществует недолго.

Это сложно описать – то, как он видел. Будущее не предопределено, оно не прямая линия. Часто Обрубок смотрел на яблоко и видел его одновременно съеденным и сгнившим. Смотрел на человека – и видел будто огненные вспышки впереди. Развилки на пути его жизни. Чем дальше, тем сильнее события ветвились, тем труднее было что-то различить.

Долгое время Обрубок не понимал, чем отличается от остальных. Думал, что так все могут. И, в общем-то, в каком-то смысле так действительно могут все. Каждый понимает, что яблоко потом съедят или выбросят. Каждый знает, что рано или поздно умрет. А видя летящую в человека стрелу – видишь, что смерть его наступит очень скоро.

Такое очевидное будущее предсказать несложно.

Но Обрубок просчитывал эти бесчисленные ветки непроизвольно, не задействуя разум. Просто... видел. Мог точно сказать, когда обвалится эта стена, когда прохудится эта рубаха, когда умрет его приемный отец... да, с каждым годом Обрубок видел это все яснее. Крысолюд был стар и болен, и его будущее почти не ветвилось.

Он умер, когда мальчику было десять. Другие Предвестники жалели беднягу, но Обрубок отнесся к его смерти стоически. Он давно свыкся с тем, что это произойдет. Еще в прошлом году увидел точную дату. Увидел, что даже если уговорить крысолюда пойти наверх, в лечебницу, это ничего не даст. Ему не захотят помогать... да и не сумеют. Эта опухоль внутри разрослась так, что ничего не исправишь.