Александр Рудазов - Паргоронские байки. Том 2

Он и раньше пытался делать более общие предсказания. Смотрел на небо, например, но видел лишь завтрашнюю погоду. Мысленно обращался к тому, о чем хотел узнать, но получал лишь серый туман с неясными образами. Однажды сумел оказаться там, где проезжал король великой державы – и его будущее увидел без труда... но только его.

И в конце концов он обратился к методам других прорицателей. Авгуров, пифий, сивилл.

Обрубок пробовал гадать по брошенным костям, по чаинкам в чашке, по полету птиц, по святой Ктаве. Убедился лишь в том, что для него это все бесполезно. Если авгуры и видят что-то в разводах грязи на земле и драке ворон за хлебную корку... то это видят только авгуры.

Не помогли и одурманивающие вещества. Сивиллы, божественные жрицы, вдыхают благовонные дымы, впадают в экстаз и изрекают самые настоящие пророчества – но всегда невнятные и туманные. Обрубок надеялся, что у него получится лучше... и что-то у него получилось. Если верить диакону Морогу, которого он попросил помочь, в дурмане Обрубок действительно изрек... нечто.

- Что же я изрек? – с надеждой спросил Обрубок.

- «Маяк. Это произойдет на маяке», - прочитал с листа Морог. – Больше ничего.

- Маяк?.. – моргнул Обрубок. – Что за маяк?

Диакон только развел руками. Обрубок вздохнул. Может быть, это и пророчество, но совершенно бестолковое. Речь может идти о чем угодно, когда угодно, где угодно... хорошо, не совсем где угодно, а на каком-то маяке. Но сколько маяков на Парифате?

Пользы от такого прорицания еще меньше, чем от катренов Экольгена Горевестника. А уж он точно не трудился делать их удобочитаемыми.

- Попробуем... другое, - сказал Обрубок. – Принесите жертвенных животных.

Диакон Морог кивнул. В последние годы он стал правой рукой Обрубка. Кем-то вроде секретаря при секретаре. Архидиакон давно превратился в подставное лицо, живой громоотвод на случай, если Обрубок совершит фатальную ошибку. Диаконы подчинялись Обрубку напрямую – и он тщательно отбирал кандидатуры. Преданных и верных, видящих в нем сакральную фигуру и готовых исполнять любые приказы.

Даже самые странные. Даже самые страшные.

Он начал с мелких животных. Голубей и кроликов. Лично перерезал им горла, погружал пальцы в теплые внутренности... и быстро почувствовал разницу. Вот он, катализатор его дара. В момент, когда жизнь оставляла бренную оболочку, монада души на мгновение касалась его, Обрубка... и он видел больше, чем обычно. Пространство как будто расширялось, в голове вспыхивала многоцветная радуга.

Но это длилось долю секунды и не распространялось за пределы здания. На одно мгновение Обрубок увидел судьбы всех в этом доме и даже почти успел охватить органичную картину... но не успел ее рассмотреть. Как полузабытый сон – расплывчатый и невнятный.

Вероятно, именно так выглядят видения обычных провидцев.

- Я напал на верный след, - сказал он диакону. – Но животных нужно больше... более крупных.

Размеры оказались важны. Для уверенности Обрубок попробовал и с еще более мелкими зверьками – крысами, воробьями – но они вообще почти ничего не дали. Зато принесение в жертву быка одарило его видением неслыханной силы и ясности. Он увидел судьбу всего города на целый год вперед.

Придя в себя, Обрубок отдал несколько важных распоряжений. А потом записал еще много мелких – пока не забыл, пока не стерлось из памяти увиденное.

В этот день он раскрыл свою тайну диакону Морогу и еще троим своим приближенным. Самым надежным из адептов. Увидел, что они не применят это знание ему во вред и никому не проболтаются.

Всего в ковене Предвестников было двадцать шесть диаконов и архидиакон. Но добрая половина занималась только обсуждением канонов. Одни спорили, как правильно поклоняться Нерожденному, другие пытались придумать ему имя, третьи обвиняли друг друга в ереси. Как и любая более-менее разросшаяся религия, культ Двадцать Седьмого уже начинал разветвляться, распадаться на культы поменьше.

Конечно, Обрубок всячески это пресекал. Распавшийся культ утратит централизованное управление и быстро исчезнет. Разделит судьбу других мелких сект и ересей.

- Двадцать Седьмой... – бормотал рядом престарелый диакон Узе. – Как назовем-то его, когда народится?

- Ты что, ты с ума сошел? – грозил ему посохом молодой диакон Альва. – Еретик.

- Чш-ш-ш!.. – сразу вспылил Узе. Его капюшон гневно раздулся, раздвоенный язык завибрировал. – Я тебя за такие-то слова по губам, по губам! Еретиком меня называть!.. Молод еще!

- Может, и молод, но даже мне хватает мозгов понять, что не тебе и не мне придумывать имя Нерожденному! Он тебе что, собака?! Или ты думаешь, что он у тебя самого народится?!

- Двадцать Седьмой если и появится, то сам уж возвестит нам о своем имени... – ворчал диакон Масвельто.

- В смысле «если»?! – снова взвился Альва. – Ты что, Богоявление сомнению подвергаешь?!

Обрубок следил за этими перебранками из тени, лениво проглядывая будущее каждого члена ковена. Пока все спокойно, в ближайшем времени никаких опасных ответвлений. Узе через год предстоит заменить – умрет от опухоли, как покойный опекун самого Обрубка.

В последние дни он еще дважды приносил в жертву быков – и снова увидел многое. Но не судьбу мира. И не свою. Его пророчества увеличились только вширь, но не вверх. Не приобрели глобальности. Не дали ответов на основополагающие вопросы.

И сейчас он обдумывал следующий шаг. Еще одно жертвоприношение – но теперь такое, что запрещены в большинстве цивилизованных стран.

Разумного существа.

- Купите невольника, - сказал он, вытащив руку из очередного зарезанного быка. – А лучше невольников. Где угодно. Каких угодно.

- Секретарь... – с некоторым сомнением повторил диакон Морог.

- Это нужно для Нерожденного, - обратил к нему зрячий глаз Обрубок. – Это все, что он мне сейчас открыл.

Осознав смысл сказанного, диакон поклонился с благоговейным ужасом. Его будущее еще чуть-чуть сместилось по ветке, в конце которой он превратится в фанатика. Однако одновременно с этим он превратится в слугу абсолютной верности, так что Обрубок ему в этом потворствовал.

Первое человеческое жертвоприношение было неофициальным. Приближенные доставили Обрубку невольника – одурманенного, не сознающего себя. Он счастливо улыбался, когда секретарь архидиакона вспорол ему живот и погрузил руку в горячие внутренности.

Жизнь потекла сквозь Обрубка – и его озарило. Это не шло ни в какое сравнение даже с самым крупным животным. Он будто воспарил над всем Парифатом, увидел его сразу весь и со всех сторон. Понял, что прямо сейчас может узнать о чем угодно.

Больше всего Обрубка интересовало, сможет ли он исцелиться. Вернуть хотя бы глаз. Он пожелал увидеть путь к этому – и ему открылись разбегающиеся дорожки.