Журнал Наука и жизнь, 2000 № 04

Николай Васильевич протянул мне колос многолетней пшеницы.

— В 1961 году ее посеяли, она благополучно перезимовала, и следующим летом был получен первый урожай. На второй год перезимовало 85 процентов посевов, а в минувший — более шестидесяти. Три раза одно зерно давало колос! Это совершенно новый вид пшеницы. У нее 56 хромосом, а не 42, как у обычной «мягкой» пшеницы. Многолетняя пшеница — близкая родственница зернокормовой пшеницы. Нами выведено много сортов, лучшие из них — ППГ-1336 и ППГ-1338. У них в первую очередь созревает колос, а стебель — несколько позже. Сначала такая пшеница дает зерно, а потом ее можно косить на сено. После уборки урожая и покоса стерня вновь отрастает — можно пасти скот… Пшеница превратилась из чисто зерновой культуры в зерно-кормовую…

Дерево какао в оранжерее дает много крупных плодов.

— А сколько всего растений на Земле?

— На планете 300 тысяч видов высших растений, из них определено порядка 250 тысяч. Тем не менее эксперты считают, что если сейчас не принять экстренные меры по сохранению биоразнообразия планеты, то в ближайшие сто лет две трети существующих высших растений исчезнет… Не забывайте, что мы еще не изучили 50 тысяч видов, не знаем, полезны они или нет… Профессор Головкин, к примеру, считает, что каждое десятое растение, то есть 30 тысяч, обладает лекарственными свойствами. Поэтому потеря любого вида может быть невосполнимой.

Питомник многолетней пшеницы.

— Какие работы в ботаническом саду, на ваш взгляд, наиболее интересны?

— Мне трудно выделить какое-то одно направление. У нас осуществляется целый комплекс исследований, и каждое из них необходимо. Причем эти работы трудные, очень тонкие. То, над чем природа трудилась столетиями, ученым иногда приходится делать за несколько лет. К примеру, «перенос» растений из дикой природы в культурную среду. Надо внимательно следить, как меняется фотосинтез и так далее… У меня лаборатория иммунологии растений. Это изучение защитных свойств растений. В общем, то же, что и у человека… И не менее сложно!

— Вы произнесли такую фразу: «Мы работаем с природой». А есть ли у вас растения, которых уже нет в природе? Сохраняете ли вы редчайшие растения, как в инкубаторе?

— Конечно. У нас есть коллекция «редких исчезающих».

— Необычное название!

— Но точное… Наша коллекция «редких исчезающих» насчитывает 300 видов. Это те растения, которые растут в естественных условиях. Есть еще тропические растения из Африки и Латинской Америки, которые находятся в оранжереях. В природе вы их уже не встретите, а найдете только где-то в заповедниках. Они занесены в Красную книгу. Но надо иметь в виду, что сохранение таких растений в условиях ботанического сада все-таки искусственное. Ботаники говорят: «Нужно держать растения внутри природы», — ив этом, бесспорно, одна из главных задач сохранения окружающей среды. Два года назад в Кейптауне прошел конгресс ботанических садов, на котором ставился вопрос о сохранении видов. Там была названа любопытная цифра. Оказывается, во всех ботанических садах сегодня хранится порядка трети существующих на Земле видов растений, то есть около 100 тысяч. Эту цифру нужно увеличить в три раза, чтобы вся флора планеты сохранялась в искусственных условиях.

— Разве это возможно?

— Любую задачу можно решить, если ее разумно поставить… На конгрессе в Кейптауне разгорелся спор на эту тему. Противники заключения всех растений в ботанические сады утверждали, что нельзя вырывать растения из естественных условий… Впрочем, есть еще одно направление сохранения растений, оно родилось лет двадцать назад. Речь идет о биотехнологии. Вы можете хранить растения в «банках семян» при низких температурах.

— Этакие инкубаторы семян?

— Да, и они у нас есть. Мы закладываем «семена на будущее». При этом необходимо вести тщательные исследования: полежали семена при низких температурах, нужно проверить, насколько всхожесть у них сохранилась…

— Холод не убивает все живое?

— Нет, семена сохраняются… Ну и, наконец, третье направление «заботы о будущем» — это культуры тканей.

— Поясните, пожалуйста.

— Сохранение генофонда в культуре тканей в пробирках. Но опять-таки нужно их изучать: нет ли мутационных процессов, сохраняется ли жизнеспособность?

— Природа в пробирках?!

— Ничего не поделаешь: если хочешь заботиться о будущем, о сохранении зеленого покрова нашей планеты, надо развивать все направления. Тут ошибки непоправимы… А проблемы очень сложные. Представим, что мы двадцать лет храним растение в пробирке, потом пытаемся ввести его в природную среду, а популяция уже изменилась. Растение может погибнуть… Так что методы сохранения видов, которые мы используем, это все-таки резервный вариант, а главный — сохранение природной среды.

Экспозиция декоративных растений. Цветут дельфиниумы.

— Мне кажется, что круг научных проблем, которыми занимается ваш сад, очень широк.

— Именно поэтому он вошел в число лидеров!.. Мне приходится часто разговаривать с чиновниками. К примеру, правительству Москвы я доказываю, что нужно выделять средства нашему ботаническому саду. А в ответ слышу: «Переходите из Академии наук к нам, тогда и будем финансировать!» Я объясняю, что этого нельзя делать. И привожу в пример ботанический сад Токио, который находится на полном обеспечении города, а это большие деньги. Я видел, какую там построили оранжерею, — нам такая только может присниться! В общем, прекрасный сад, и он пользуется большим успехом… Но в Токио есть еще один небольшой ботанический сад при университете. О нем почти никто не знает, однако именно его директор избран президентом Ассоциации ботанических садов планеты, потому что здесь ведется большая научная работа и обучаются студенты…. Вот я и говорю московским чиновникам: «Вы станете давать деньги, но однажды скажете: зачем вам хранить гербарий с полумиллионными образцами? Или предложите сделать экспозицию розария не из двух тысяч сортов, а из трехсот».

— Почему такие цифры?

— Триста сортов мы показываем посетителям. Разумный руководитель скажет, что нужна вся коллекция, а чиновник потребует оставить всего два десятка сортов, мол, этого вполне хватит.

— Можно не продолжать: чиновник в России не должен стоять над наукой!

— Но он старается… Сейчас создается заповедный округ в нашем районе Москвы, и сад в него входит. Ко мне обращается чиновник и требует, чтобы я дал план на перспективу. Я спрашиваю: «А что вы подразумеваете под понятием «перспектива»?» Он отвечает: «Мне нужно знать, какие площади у вас трогать нельзя, а какие можно». Я понимаю, что речь идет о строительстве коттеджей.