Журнал Наука и жизнь, 2000 № 02

— Я бывал во всех трех музеях… Не скрою, сравнение по числу посетителей и по популярности явно не в нашу пользу…

— Там все делалось специально для того, чтобы люди ходили в музеи. Британский музей, например, расположен в центре Лондона, в месте, очень удобном для посетителей, и потому их так много… Да и культурные традиции в Англии складывались веками… В Америке таких традиций нет, но там людей умеют заинтересовать. В каждом маленьком городке есть свой музей. Его холят, лелеют и обязательно вам покажут… Кстати, в Вашингтоне вход в музеи бесплатный. Это сделано специально, чтобы все американцы могли приобщиться к мировой культуре.

— Музеи в Вашингтоне и Лондоне, с которыми ваш стоит в одном ряду, стали национальным достоянием своих стран. Они живут безбедно. А вы?

— И хорошо, и плохо. Американские стандарты иные, чем у нас. А потому те, кто не был в Америке, считают, что живут относительно нормально. Сталин по-своему был прав, когда создавал «железный занавес». Люди догадывались, что за границей жизнь лучше. Однако догадка — одно, а знание — совершенно другое… В палеонтологию вообще-то нормальные люди не идут. Человек, занимающийся чистой палеонтологией, не замечает той ненормальной обстановки, что складывается за стенами института… Людей, которые работают за копейки и ни о чем другом, кроме своего дела, не думают, довольно много. Палеонтология как наука на них и держится… Если вы познакомитесь со всеми институтами, аналогичными нашему, то убедитесь, что состояние дел в них весьма пристойное. Кадры сохраняются, ни за границу не уезжают, ни в «челноки» не идут и работают очень плодотворно. Последняя комиссия Академии наук РФ, побывавшая у нас, подтвердила, что научная продуктивность в институте не снизилась. Количество монографий, статей такое же, как и десять лет назад.

— Вы стоите над происходящим?

— В какой-то степени — да!.. Институты Академии наук лишились части своих сотрудников именно потому, что среди них было недостаточно «сумасшедших». Вы понимаете, что я имею в виду..

— Наверное, лучше сказать «фанатиков»?

— Это сути не меняет… Но есть еще одно обстоятельство. Задолго до того, как началось наше «демократическое время», мы проводили выставки за рубежом. Сначала они нам никакого дохода не приносили. Хотя что-то мы получали в знак благодарности, например электронный микроскоп… Половину «продукции» ПИНа можно оценивать на мировом уровне, ну а четверть разработок вывела нас в абсолютные лидеры. Считается совсем не зазорным приехать в наш институт из любой страны — США, Германии, Франции, Англии — и здесь стажироваться, работать. Уровень специалистов высочайший: из ста с небольшим сотрудников — 41 доктор наук, два академика, три члена-корреспондента РАН… Мы выполняем большой объем исследований и лучшие работы представляем на выставках. Интерес к ним в любой стране большой… После 1991 года экономическая ситуация в науке стала складываться неблагоприятно, пришлось перевести наши выставки на коммерческую основу. Сейчас огромное количество выставок. Одни из них не могут дать никакой прибыли, другие, подобные нашим, все-таки зарабатывают средства… Всем вместе нам удается поддерживать научные музеи России на определенном уровне. Будь иначе, их бы растащили…

Ученые Палеонтологического института пытаются представить, что было на Земле миллионы лет назад. На фото: ископаемые динозавры из экспозиции музея.

Визитная карточка: Под руководством А. Ю. Розанова разрабатывается новое поколение схем корреляции кембрийских отложений разных регионов России, обосновывается ярусная и зональная шкалы кембрия. Мировая научная общественность использует советскую ярусную шкалу ранее, чем она становится достоянием собственной страны.

Создана новая система археоциат (древнейших и самых примитивных скелетных многоклеточных), устанавливаются закономерности развития этой группы. Результаты становятся достоянием мировой науки и используются как в теоретической биологии, так и для разработки шкал нижнего кембрия.

— Итак, что «хорошо», мы определили. А что «плохо»?

— Все, что есть плохого в государстве, отражается на нас. Зарплата чудовищно низкая. Бюджет института предусматривает только деньги на зарплату и приблизительно половину затрат на коммунальные услуги. Остальное — выкручиваемся сами как можем… Средств на музеи выделяется недостаточно. Думаю, даже руководство Академии не в полной мере представляет, сколь велики богатства, накопленные в научных музеях. Я подозреваю, что две трети членов президиума Академии наук даже в нашем музее не были, а что говорить о других, менее именитых? Надо бы руководителям объехать все музеи и тогда уже определять судьбу каждого из них, потому что, честно говоря, я не представляю себе, из каких соображений они исходят, выделяя на академические музеи те или иные суммы денег…

— В зависимости от того, сколько дают Академии…

— Это безусловно. Но все-таки лучше судить о ценности музея, когда в нем побываешь… Мы абсолютно не были готовы к тому, что начнется рынок и возникнет бизнес, который коснется палеонтологии.

— И в чем это выражалось?

— В самых простых вещах… К примеру, в 1991–1992 годах у нас не было даже охранной сигнализации. Нам и в голову не приходило, что могут быть хищения!.. Но людей «опустили в рыночную среду», и сразу же начал процветать бизнес в палеонтологии. Речь идет не только о нашем музее, но и о раскопках. Появилось немало «специалистов», которые начали вести раскопки даже в заповедниках. И все найденное выброшено на рынок… Эти процессы, естественно, коснулись и института. Было обнаружено несколько краж. Сразу же нашлись люди, которые начали утверждать, что хищениями занимаются сами сотрудники. Я этого не утверждаю. К подавляющему большинству своих коллег я отношусь с полным доверием, более того — 90–95 процентов из них считаю своими «любимчиками» (так высказался один из сотрудников на ученом совете института), ну а пять процентов к ним отнести не могу… Если руководитель группы имеет грант Российского фонда фундаментальных исследований и не выделяет денег даже своему лаборанту, а все забирает себе, то такой человек не может быть моим «любимчиком»…

— Вы намекаете на конфликты в институте?

— Да, конечно. В любом коллективе есть люди, недовольные директором. Наш институт не исключение… Кражи стали для таких людей истинным подарком: они начали раздувать то, что случилось. Эта история пошла буквально по всему миру…

— А что украли?