Журнал «Знание-сила» - Знание - сила, 1998 № 05(851)

Все это поместилось во второе десятилетие двадцатого века России.

В самом начале следующего десятилетия, в 1921 году, в этой России родился - с умом и с сердцем - Андрей Сахаров. •

Одной правды не бывает, этому нас учит история. Например, историк В.Д.Назаров утверждает, что реформы Ивана Грозного — это целый ряд хорошо продуманных шагов правительства, стремившегося вывести страну из кризисного состояния.

А вот известный историк А.Л.Хорошкевич считает, что Россия с середины XVI века кризиса вообще не переживала. Просто необходимо было решить некоторые национальные задачи, лежавшие вне сферы внутренних политических и социальных отношений, но оказавшие тем не менее воздействие на внутреннее развитие страны. Ни о какой предварительной выработке комплекса мер по преодолению кризисного состояния и речи быть не может, пишет Хорошкевич.

В исследовании Хороткевич Иван Грозный предстает перед нами в жалком виде. На протяжении доброй половины его царствования властолюбивые бояре, поднимавшие даже мятеж против царя, не давали Ивану IV почувствовать себя хозяином в собственной стране и утвердить свой авторитет за ее пределами. Тут уж любой введет опричнину. Грозный еще долго терпел — таково мнение Хорошкевич.

С детства Ивана IV мучила мысль о слишком большой роли Боярской думы, сильно его ограничивавшей. К тому же ему очень хотелось добиться признания своего авторитета западным соседом — великим князем литовским и королем польским Сигизмундом II Августом. Он предлагал начать войну с Литовским княжеством. Но Боярская дума была категорически против, и Ивану Грозному пришлось смириться. Более того, в Судебнике 1550 года зафиксировано, что отныне все новые установления должны были принимать «з государства докладу и со всех бояр приговору». Это было оскорблением для царя. Понятно, что это — попытка понять психологию человека, нареченного Грозным, психологию человека, по мнению многих исследователей, историков и психиатров, нездорового. Хорошкевич пытается понять его поведение не с позиций и оценок сегодняшнего дня, а с позиции того времени, тех установлений. А средневековые установления сплошь и рядом демонстрировали авторитарность и деспотизм как норму, а не аномалию.

Вскоре Иван Грозный начал самое длительное свое поенное предприятие — Ливонскую войну. Не только идея расширения русской территории за счет хорошо освоенных ливонских земель, не только представление о наследственных правах на эти земли русского государя (который, по-видимому, искренне верил идеологическому изобретению времен Василия III о происхождении русской православной династии от римских императоров, один из которых владел Прибалтикой), но и стремление добиться признания нового титула — царь — все это и послужило стимулом для начала этой войны. Боярство возмущалось, военные действия были неудачны. Для продолжения столь непопулярной войны нужны были экстренные и чрезвычайные меры. Тут-то Иван IV и вводит опричнину.

Вот и получается, что реформы 50-х годов и «великая опричная реформа» были производными или органически связанными с внешнеполитическими задачами.

Ключевский считал смуты «историческими антиномиями», исключением из правил исторической жизни, «произведениями своеобразного местного склада условий, которые, однако, раз образовавшись, в дальнейшем своем действии повинуются уже общим законам человеческой жизни, как организм с расстроенной нервной системой функционирует по общим нормам органической жизни, только производит соответствующие своему расстройству ненормальные явления».

Что же мешало России идти нормальным путем реформ, почему за реформами следовали контрреформы, происходил «откат» общества назад или вместо реформ наступала смута? По мнению Ключевского, объяснения частых смут в России нужно искать прежде всего в особенностях ее развития. Тяжелые природные условия — продолжительная зима и короткое лето — повлияли на психологический склад русского человека: «природа и судьба... приучили великоросса выходить на прямую дорогу окольными путями». Из -за ужасного климата Россия развивалась не вглубь, а вширь.

Конечно, колонизация — явление мировое. Но объектом колонизации Рима, Греции, да и других стран Западной Европы были территории и народы «окультуренные», то есть давно включенные в культурное мировое пространство, русские же встречали пустыню, только начинавшую заселяться. В результате понадобились «скрепы», которые могли бы как-то удержать этот постоянно растущий и разваливающийся конгломерат. В политике такой скрепой стала централизованная власть, абсолютизм, в военной сфере — сильная армия, способная решать не только внешние, но и внутренние задачи; в административной организации — рано развившаяся бюрократия; в идеологии — господство в народе авторитарного мышления (в том числе у интеллигенции), политизация религии, в экономике - стойкость крепостного права.

Преодолеть эти особенности, встать на путь реформ России мешали, по мнению Ключевского, три фактора: отвращение к труду, воспитанное колонизацией и крепостным правом; тип реформаторов. обычно это представители старинной аристократии, для которых важно лишь то, что способствует величию и славе. И наконец, недостатки образованных слоев общества. Люди эти либо «...сектанты с затверженными проповедями, но без... способности к мышлению», либо «щепки, плывущие по течению... и без верований, и без мыслей, с одними словами и аппетитами... Русский образованный человек... это мировой нищий: он вечно побирается и ничего не делает, у всех просит и никому ничего не дает». Меткая характеристика, не правда ли? Верная во многом, к великому сожалению, и по сей день.

О нашей смуте историки пишут также все по-разному. По-разному оценивают и роль интеллигенции в ней. «Интеллигенция, — пишет Ю.Л.Поляков, — и зачинщица нынешней смуты, и ее жертва. Она снова показала, что является сеятелем, а не жнецом, снова оказалась в роли мятущегося, неопределившегося Гамлета с его вечным «быть или не быть?» И прав Ключевский, по мнению Полякова, который видит главный недостаток интеллигенции (в частности в переломные периоды) в ее неумении изучать и сочетать общие и национальные аспекты исторического опыта. «Нам твердили: веруй, но не умствуй... Поэтому. когда мы встретились с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Вышло, что научные истины мы превращали в догматы, научные авторитеты становились для нас фетишами... Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским стали холопами мысли».