Журнал «Знание-сила» - Знание - сила, 1998 № 05(851)

Кстати, диктовать Джефферсон не любил, да и средств на секретаря не имел, а писал он весьма специфическим образом. Он водил подоске заостренным стержнем, а два планиметра с зажатыми на концах рычагов перьями с автоматической подачей чернил повторяли его текст сразу в двух экземплярах, чтобы не заботиться о копии.

Ну разве это не квинтэссенция бытия человека рационального, сверявшего едва ли не каждый шаг если не с Плинием, то с Марком Аврелием?

Чистое воплощение восемнадцатого века, который до тех пор, пока были живы Джефферсон (умер в 1826 году) или Болотов (умер в 1833 году), протянулся ими в новый и им чужой век девятнадцатый. Опять же в конке жизни к активной своей коллекции мертвых и живых языков Джефферсон стал весьма активно наращивать знание русского. С чего бы это? Да еще как раз в те годы, когда пятый президент, Монро, уже провозгласил доктрину принципиального изоляционизма США.

• Фредериксберг, штат Вирджиния. Солдат Американской революции, навечно вставший на пороге своего дома. Роспись на двери склада

Джефферсон был вегетарианцем, питался одним почти горохом, коего, впрочем, завел более сорока сортов, однако гостей иногда принимал. Надо было весьма ценить его дружбу, чтобы тогдашней бричкой добраться до Монтичелло даже от близкого Шарлотсвилля. От Вашингтона, кое- как отстроенного после пожара, вспыхнувшего в результате действий британского экспедиционного корпуса в 1814 году, добраться до Монтичелло можно было дня за три-четыре. К Джорджу Вашингтону, который был на десять лет его старше, но умер много раньше, в год рождения Пушкина, Джефферсон относился сдержанно. А вот к новорожденному городу Вашинггону у него было отеческое чувство, ведь это он обучал военного инженера Ланфана тайнам регулярной реконструкции городов. Процветающего промышленно-торгового города, наподобие Амстердама и Венеции пересеченного каналами, не получилось. Однако, несомненно, получилась весьма впечатляющая форма города с его мощными диагональными авеню, просекающими прямоугольную решетку, с его круглыми площадями в стиле английского Бата и шотландского Эдинбурга на этих пересечениях. город по справедливости носит имя первою президента, но едешь или идешь по городу, в основе своей спланированному все же третьим президентом США.

Очередной раз поражаешься странности параллелей, ведь американская столица - такой же умственный город, как и Петербург, возникший в столь же гиблом месте, разве что довольно знойном. Не зря же самый центр поныне называется Foggy Bottom, то есть туманная яма. Говоря сугубо формально, это было много позднее Петербурга, но по существу. то есть с времен масштабной реконструкции при Александре I, Вашинггон складывается с ним одновременно. Одинаковой мощности воля и представление порождают подобные формы. Вполне банальная констатация, но ведь сравнивали почему-то редко.

• Павильон учебного корпуса Шарлотсвильского университета.

Фото автора

Любопытно, мог бы Андрей Болотов создать проект города? Пожалуй, мог, ведь образцы были уже изобретены: в Риме, Венеции. Амстердаме, Париже, Вене. Они были гравированы и изданы. Оставалось применить идеал к идее места, вот только Конгресса в России не было, государи сменяли друг друга, и были уже Академия художеств и созданная Бетанкуром школа дорог и мостов. Места для любителя в государственном деле градостроительства не оставалось. В Америке оно еще было, да и дело было государственным в этом единственном странном случае на Потомаке, где территории двух штатов, Мэриленда и Вирджинии, уступили в пользу федеральной власти по половинке ромба Дистрикта, о чем я еще рассчитываю в дальнейшем порезонерствовать.

Итак, гости бывали редко. Но семейство было большое, и лужайка для крикета и игры в мяч удачно расстилается перед домом, так что се видно из гостиных. Все же Монтичелло по широте южнее Тегерана, так что в ту пору, пока добрый гений человека еще не изобрел кондиционер, в основном тепло и пекло сменяли одно другое. Перебивками им служили сумасшедшие грозовые ливни, какие бывают только в Америке. Следовательно, надлежало как-то так обустроить связь мира внутреннего с миром внешним, интерьера с лужайкой и садом и рыбным садком, чтобы бегство под крышу могло осуществляться эффективно. Джефферсон на то и был рационалистом, чтобы, имея перед собой задачу, найти для нее оптимальное решение. Болотов делал то же, вот только набор задач у него был поуже, но это уже по скудости действительности окрест. Джефферсон выдвигает в сторону лужайки длинные террасы, подобно раскрытым в сад рукам дома — живого существа. С южной террасы открывается закатная даль вирджинского «моря» зеленых холмов и долин, ас северной — такая же даль, но между Монтичелло и горизонтом внизу есть еще оазис цивилизации, Шарлогсвилль. Под террасами хитроумный Джефферсон замечательно разместил все хозяйственные сооружения, кладовые, кухни и большинство мастерских, какие не требовалось выносить подальше от дома. С южной стороны этот поклонник Италии устроил, конечно же, аркаду, затенявшую эти места. С северной стороны — разумеется тоже, ибо симметрия была в те поры религией. А вот чтобы связать хозяйственные службы с домом и одновременно обеспечить стремительность бегства от грозы, Джефферсон хотя и заимствовал идею у Палладио, но много ее усовершенствовал. В той части высокого цоколя, что смотрит в сад, сделан сквозной проход, своего рода сводчатый туннель, откуда можно было возникнуть в гостиных, подобно черту из коробочки.

На обширном паркинге, который оказалось так легко укрыть под горой, — автомобили с номерными таблицами половины штатов, включая Флориду и Аляску. Едут приобшиться к национальным святыням, на поклон к одному из Отцов Основателей великой страны. Посетителей так много, что их приходится сбивать в группы, выдавая каждой своего цвета билетик, на котором указаны час и четверть часа. Судя по вопросам, которые задают экскурсоводам, знают до изумления мало, хотя что-что, а историю Конституции в школе штудируют. Чувства, однако же, явно испытывают вполне подлинные. Восхищаются.

В России так заходят в домик Петра, что на набережной; во всяком случае, так заходили недавно. Других подлинных персональных мемориалов политических деятелей нет, если, конечно, не счесть таковыми изготовленные художественным фондом большевистские приюты разной масти. С подлинностью истории у нас вообще трудно, такая уж планида. Одни тексты, да еще следы некогда устроенного ландшафта[* Маша Беляева, милая студентка-дипломница, с моей наводки принялась за розыски дачи Шаляпина в верхнем течении Нерли. Дачу для Шаляли на проектировал Коровин. Нашлось многое и весьма интересное, но от самой дачи: обмер остатков фундаментов. Как выяснилось, сначала перестроили под детский санаторий, а лет пить или семь назад (все путаются в датах) какие-то в военной форме раскатали и бревна увезли в неизвестном направлении.], как у Болотова. Обидно как-то. В шведской Упсале среди вполне монументальных построек времен могущественных королей есть весьма эфемерный и вместе с тем, благодаря вниманию и заботе, такой устойчивый памятник. Это ботанический сад великого систематизатора Карла Линнея, где растут в числе прочего цветы, каких уже давно нет в садах. Они скромны и даже некрасивы, но они — памятник истории цивилизованного мира. Таков же и сад Джефферсона в Монтичелло.