Журнал «Знание-сила» - Знание - сила, 1998 № 05(851)

Рабов у Джефферсона было примерно как у Собакевича крепостных, всего полтораста, и такие же между ними были умельцы, так что в хозяйстве было все свое — только краснодеревщиков приходилось нанимать. Впрочем, земля в Вирджинии побогаче, чем в срединной России, и пока спрос на табак возрастал, комната к комнате, терраса к террасе, деревцо к деревцу прирастал Монтичелло.

Остатки аллей и прудов болотовской усадьбы всякому почти доступно посмотреть, но кроме элегического уныния это ничего не принесет, тем более что от самих построек ничего не осталось. В Монтичелло иначе.

• Библиотека и актовый зал университета. Шарлотсвилль.. Вирджиния

Только въехавши на самый верх горы по спирали дороги, заросшей теперь такими огромными деревьями, какие вырастают только в странах влажных и жарких, понимаешь, почему Монтичелло, почему «Италия». С террасы открывается даль столь глубокая, столь затянутая голубой дымкой огромной дистанции, что становится понятным, отчего Джефферсон называл ее видом на море.

Не знаю, мечтал ли о горе Болотов, скорее да, коль скоро трудолюбиво насыпали в его усадьбе «аглицкие» холмы и углубляли долы, но до самых поздних, почти уже предреволюционных идиллий князя Голицына в Крыму горы оставались нам чужими. Роль гор приходилось закреплять за скромными возвышенностями Валдая, но тяготение к горнему виду окрест было всегда. Переделыванием ландшафта в пейзажный, то есть подобный нарисованному живописцем, парк занимались бурно, и маниловский мост с беседкою посредине отнюдь не был утопией. Дело это было не дешевое, скорее дорогое, ибо доверить его крепостным мужикам было невозможно, так что, скажем, при всей стесненности в средствах папенька Фета, которому хватило денег лишь на то, чтобы из задуманных центрального дома и двух флигелей построить один лишь правый флигель, для открытия пруда нанимал землекопов-хохлов.

Джефферсон утвердился на вершине почти правильного конуса, откуда была видна соседняя вершина, так что как бы уже становилась частью имения. Не прикупить ее было немыслимо. Конечно же, виллу Плиния Джефферсон разучил наизусть. К счастью, наиподробнейшие два письма по этому предмету, не содержа чертежей, не давали и не дают возможности сочинить сколько-нибудь надежную ее реконструкцию. Это вдохновляло, не слишком связывая. Первоначально Джефферсону казалось достаточно соорудить нечто скромное в духе ампира — точь-в-точь как у Болотова: в Америке это именовалось «греческим возрождением». Но затем, после путешествия по Италии, он не мог не подпасть под обаяние Палладио, которому Англия уже давно отдала свое сердце. Конечно же, именно виллы Палладио и в первую очередь вилла Ротонда в Виченце,четыре лестницы которой обращены на стороны света, вдохновили отставного политика на то, чтобы осуществить перестройку почти всего заново.

• Андрей Тимофеевич Болотов (1738—1833)- Вверху — фундамент Болотовского дома (май 1988 года)

Он творил свое палладианство более двадцати лет, колонна за колонной, простенок за простенком, окно за окном, рабочий стол к буфету — все из добротного дерева и солидного, темного, почти вишневого, калиброванного кирпича.

В России так строили только дворцы, да и то не всегда.

К палладианству в английской его редакции здесь был склонен один только князь. Николай Львов. Это само по себе любопытно: внешние признаки ампира дались нашим предкам без труда, прижились и воспроизводились, часто из самого что ни есть бросового материала. Ампир формален, анфилада проста в исполнении — ради экономии выдумади даже особый анфиладный стул, фас которого был резной и с левкасом, а то и золоченый, тогда как прислоненная к стене спинка оставалась грубо тесаной. Ампир удачно дозволял казаться, принимать гостей, тогда как с жилыми комнатами дело обстояло обычно хуже, а прислуга вообще постоянного места не имела. Скромный наш российский ампир отделывался лесенками сугубо служебного свойства (о дворцах вельмож не говорим, но и там с внутренними лестницами обычно дело обстоит неважно). Про отхожие места говорить лучше не будем. Стиль Палладио требовательнее — в его вилле надо было быть, ей надо соответствовать прежде всего стильно отстроенной семейной жизнью. По его главной лестнице не идут и не семенят, по ней шествуют. Комфорт религиозно отстроен до мелочей. Джефферсон потому и не мог не выбрать образцом Палладио, что он благородного человека обертывал домом, проектируя тот как одеяние для весьма упорядоченного образа бытия — на века.

Оставим в стороне подробности. Их много, они симпатичны, начиная с широкой парадной лестницы перед входным портиком и кончая совершенно восхитительной восьмиугольной чайной гостиной, всего-то площадью метров шестнадцать. Бог с ними, с бесчисленными приспособлениями, посредством которых хозяин насыщал быт всеми достижениями тогдашнего технического прогресса. Довольно сказать, что в этом доме, кажется, все же впервые вообще были устроены «фонари» верхнего света для угловых помещений, где иначе было бы темновато. Но одну частность, имеющую совершенно ключевое значение, пропустить никак нельзя.

Во время своего пребывания в Париже Джефферсон не только озаботился тем, чтобы двух чернокожих слуг обучить тонкостям французской кухни, но и внимательно пригляделся к новому тогда произведению галльского гения — постели в алькове. Французы отработали эту уютную схему в квартирах, которые они привыкли снимать в больших домах, чего никак не могли понять англичане. Джефферсон увидел для той же схемы идеальное место в собственном доме и применил в спальных комнатах, включая гостевые, одна из которых так и называлась «Комната Адамса». Но он еще и изобрел новую схему «альков в проеме». Он разместил холостяцкое свое ложе (после кончины супруги вторично не женился) в этакий сквозной альков в толще стены, разделявшей два кабинета, в одном из которых он писал и читал, а в другом возился с научными приборами. В ногах, на простенке были большие часы: если он различал циферблат, то пора было вставать, и он вставал на ту или на другую сторону, к одним или другим занятиям в зависимости от мысленного первотолчка по пробуждении.