Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1997 № 08 (842)

Началась мощная программа превращения индустриальных площадей в культурные центры. Фестивали, выставки, конкурсы, конференции и всякая как бы непроизводительная деятельность. Ходили по штабам корпораций, в глаза заглядывали, уговаривали каждого в отдельности — любой ценой разбудить хоть какую-нибудь жизнь. Удалось, закрутилось. Одновременно стали полностью перевооружать технокомплекс на высокие технологии с опорой на интеллектуальный потенциал научных институтов, которые раньше обслуживали производство вроде наших отраслевых НИИ.

Я знаком с одним участником той программы, который сейчас, между прочим, занят в двух крупных городах тем же самым, — в городах, которые нам со стороны кажутся вполне благополучными, — в Вене, например. Потому что Вена теряет кровь, превращается в «bon-bon и Моцарт». Из ремесел выдавливается бижутерия, оптика, музыкальные инструменты — в других местах все это делают лучше и дешевле.

Реконструкция Сухаревской площади. Проект И. Фомина. 1934-1935 годы

Короче говоря, старые города теряют энергию. Время от времени это происходит со всеми. Но теперь есть профессиональная работа: помогать тем, кто желает вылезти.

Еще один любопытный пример. Старый, всем известный в основном по художнику Вермееру город Дельфт впал в тоску: кроме университета, который жил тоже скорее худо, чем хорошо, все разваливалось. Дельфт сумел себя вытянуть на своей слабости: город стоит на очень плохих грунтах — он создал всемирный центр по работе со слабыми грунтами. Koгрессы, конференции, семинары, обучение. Приезжий покупает, ест, ночует. Главное, чтобы ночевали, главный девиз сегодня — не туризм, а туризм с ночевкой, только он дает городу деньги, а не отнимает их... Мотор заработал, начал гнать кровь.

И второе, на чем Дельфт вернул себе благосостояние, — это ж надо было такое придумать! — на обучении французской кухне поваров из Юго-Восточной Азии, Французы не догадались, а голландцы догадались, создали такой учебный центр, пригласили французских преподавателей, а теперь вся Юго-Восточная Азия учится у них готовить по- французски. Как бы анекдот, но очень серьезный.

Слегка утрируя, можно сказать, что происходит возврат к средневековой технологической культуре: промышленность — за городом, где и земли дешевле, и условия благоприятнее. Мануфактуры и у нас, и в Европе были вне города. В этом смысле политика сохранения ЗИЛа и АЗЛК в городе порочна в принципе, хотя ясно, что усилия предпринимаются из лучших побуждений. Понятен страх: сто двадцать тысяч горожан вдруг оказываются без работы. Но возможна другая политика: перехватывать инициативу и работать на опережение ситуации, а не продолжать безнадежное дело. Ну, допустим, в жизни все сложнее, чем в законах...

Пока у нас никакой серьезной политики, государственной или муниципальной, в этом направлении нет, но жизнь идет. Все городские менеджеры — тяжелые пахари, других просто не бывает, и нечестно говорить иначе. Но одни всю жизнь пытаются выбраться из-под сосульки, другие находят в себе силы искать какой-нибудь способ, чтобы эти сосульки не образовывались.

В муниципалитеты приходит новое поколение; иногда вдруг при этом происходит возврат к старому, но чаще — резкий рывок вперед.

План Москвы. С. Шестаков, 1921—1925 годы

Идея разделения Москвы на зоны Ле Корбюзье, 1930 год

Москва — парабола. Н. Ладовский. 1932 год

Генеральный план Москвы 1935 года. Н. Семенов, С Чернышов

Генеральный план Москвы 1926 года

Хотя бы потому, что новые люди мысленно перетряхивают все городское хозяйство. Они гораздо образованнее своих предшественников. Они могут дров наломать, но мыслят совершенно другими рисунками. Как экономисты и как менеджеры. Городское хозяйство есть хозяйство, а не набор отраслевых функций. Хозяйство должно работать, его кровью являются деньги — вот от чего все идет, а не от того, что текут крыши, хотя текущие крыши могут и задушить. Точка отсчета другая. Это в меня вселяет умеренный оптимизм. Я вижу, я свидетельствую, что происходит обновление крови.

Схема Москвы. 1947 год

Генеральный план Москвы. М. Посохин. 1971 год

И. П.:— А как вы себя чувствуете сегодня в городе Москве?

В. Г.:— На самом деле, города-то еще и нет, он не отпочковался от своей столичной функции. Это вечная драма столичных городов. Я вот хорошо изучал Вашингтон, который как город существует всего лет двадцать, не больше. Было типично советское поселение, управляемое комиссарами Конгресса. Двадцать лет назад в нем ввели самоуправление. Сверху. Нам изучать Вашингтон очень полезно. Все похоже.

Отпочкование города не происходит, потому что у нас есть мэрия; есть префектуры как ее подотделы, а дальше нет ничего, кроме чисто номинальных мальчиков для битья.

И. П.:— Города ист, пока нет самоуправления?

В. Г.:— Конечно, потому что нет горожанина. У нас и вообще городов нет. И не было никогда в российской истории. Ну Новгород, может, и был — трудно сказать. У нас не города, а поселения городского типа разного размера.

Что такое горожанин? Налогоплательщик и субъект владения городом, а не только объект управляющего воздействия. У нас есть всероссийская элитная тусовка. В городах среднего калибра, на 400— 500 тысяч, элита хотя бы персонально друг друга знает. Возникает такое поле, которое может порождать городское сообщество. Впрочем, может и не порождать. Любой столичный город в этом отношении ущербен, он разобщает. Он сильней представлен как столица.

Эти две ипостаси, столичная и городская, с трудом разделимы, но такое разделение возможно. Только его надо специально производить, выращивая горожан и их сообщество, как это делается и в Европе, и в Америке. Пока такой политики не просматривается, и нынешнее руководство к ней вовсе не тяготеет.