Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020

У длинноногой и журавлиной гроша слеза
не стоит пускай а в небе кочует снаряд
из птичьей ключицы ясного взгляда
трубок и перьев и людских, заблудившихся в красных светилах
продольных и мерзлых как метр на лафете стай

Зачем тебе голова твоего мужа, царица?
Она уже – колесо в пене, как конь отскакавший в попоне,
она уже – плица
она уже спица, коей воздух в глазах прожилками вяжут,
она уже пароход на Волге с музыкой по берегам

Зри!
Рок расположен там, где клювоногие Парки
тянут нить, тянут персть в продольное время
нет времени для парохода в музыке среди садов неотъемных
ни пятой ни йотой не смочь туда Року-Судьбе
нет входа времени, пище детерминации, логическому событию
туда. Не быть им в бесшумном крике, небесном лике,
в занебесной трубе.

У длинного журавля ни времени ни рубля,
но кость с нуля и судьба с нуля
и капилляры, вытканы словно плат
на черной земле лежат.

Ах журавль, пенелопин корабль, пожалей царей
дай из клюва испить твоих серебряных снегирей
не уходи от меня колодцем о ста ногах
но возьми меня в небо в мускулистых руках
в мыслящих облаках

Скачет белая лань в темный угол, в короб земной
с разорванной шеей, с родной отцово-девичьей головой
темная лань ты сердце мое не рань
поплачь над птичьей моей, забубенной моей судьбой

пока корни в землю идут, пока ангел мнет целофан
небес, пока время стоит пропадая в дереве и сверчке
пусть бьет из чаши живой и единой на всех фонтан
красной рукой дотянувшись до бакена на реке

а на волнах человек с сердечной землей стоит
сам как бакен, качаясь, горит
видит ясно грудная его земля
полет занебесного журавля.

Прыгали то вверх, то вниз,
на Кавказе загорали,
и маячил коммунизм
где-то там, не за горами.

Партия, рабочий класс,
человек – всего основа…
Но однажды пробил час
для неведомого слова.

Гласность. Ясность. Перестройка.
– С нами будешь? Побожись!
Только хрупкая постройка —
дорогая наша жизнь.

Выпей сладкую отраву!
Чёрный снег ложится, брат,
на равнину, на дубраву,
на провинцию Герат.

Скушай блинчик с пыла, с жара!
Разберёмся – что к чему —
в небе над Килиманджаро,
в историческом Крыму.

Времена летят незримо,
век летит очередной
над Венецией, над Римом,
над империей родной.

На рассвете,
ещё в поле лежал подвенечным нарядом туман,
я пришёл на родник.
Смеясь и плача,
в траве исчезал ручеёк —
словно голос до боли знакомый.
Оступаясь и падая,
за ним бежало сердце.
Ключевая вода ледяным огнём обожгла.

провожаю взглядом облака
с детства не знавал занятия серьёзней
разве что на берегу реки
там где стрёкот со щебетом спорят
глядеть на неутомимую воду
доверяя ветру слетающие с губ слова

Паутина морщин на твоём лице.
Ты долго трудился над цепким узором,
ты был прилежным учеником.
Но всё, что поймал ты в эти силки,
досталось дождю или ветру.
И теперь
(паук запутался в паутине)
твои глаза —
птичьи гнёзда в сетке ветвей.
Зима миновала,
и стая, скользящая по небу,
словно секундная стрелка по циферблату,
не вернётся на старое место
высиживать птенцов.

Мне дерево ближе людей. Это липа
с коленями круглыми. В ночь на балконе —
тиха, полновесна. Скажу «терпелива»,
когда бы не липкие эти ладони.

Кора – будто круп лошадиный в тени;
цветенье – фарфоровой чашки огни
весной на зеленой клеенке.
Табачного дыма веревки.

С тобою деревья весной говорили,
а ты имена окруженью дарила.
Нарцис, Полидевк, человек, гиацинт,
алмазное небо и тусклый Коцит.

Еще водопад, черемша, виноград;
а был еще сон, за собой уводящий
дорогою жизни в сплошной Ленинград;
и авиабомбы саднящий, щемящий,
стирающий звук прижимает к земле;
и слово (какое?) к гортани прилипло:
когда это было? Давно, в январе,
а в Летнем саду распускаются липы.
Сегодня их либе – намытый песок
и слово любовь это липы крылатка.
Нам скажут, что липа – не липа, мулатка;
что солнечный луч это липовый сок.
Он теплый, чуть мыльный, но, все-таки, сладко?

Ты желтую прядку откинешь со лба,
присядешь, обычный сорвешь одуванчик,
подуешь, как будто он маленький мальчик
и он разлетится от слова «волшба».

Летя, он к стеклу прижимается лбом —
во мне и в тебе,
в этой липе,
в любом.

сосуды кровеносные земли
о! неподвижные деревья

земля ты говоришь их шумом
их шелестом зелёным и молчаньем
и корень с силой тянет тёмный сок
из глаза дня
из сердца Мандельштама
и щёлкает щеглом гортань небес
срывает голос
на последней
на непрочной
безымянной высоте
где синь и хруст сияние хрустально
прозрачен лист Новалис Тракль Целан

и свет
как будто мы
как будто ны
как будто вы
к а ч н у л с я

безразличное сиянье солнца
вдаль уводит за собой апрель
а снега растаяли до донца
размывая леса акварель

и выходит на подмостки поля
в черном фраке долговязый грач
но артист не ведает пароля
и трагедии не нужен врач

безразмерные штаны шекспира
и такой же театральный флирт
хоть штаны примерили полмира
но еще не выпили шекспирт

Кружится первый снег упрямый,
летит в осенний водоем,
края которого, как рамой,
охвачены тончайшим льдом.

Через Славянку – мост Кентавров
застыл в ноябрьской пустоте.
Здесь можно снять немало кадров,
нам интересны только те,

где луг, взбегающий на всхолмье,
тропой приводит ко дворцу.
Там русский Гамлет скажет:
«Роль мне
не удалась,
хвала Творцу…»

злое – помнят долго.
доброе – только
благодарные потомки.