Журнал Поляна - Поляна, 2013 № 02 (4), май

Как ни странно, но он как бы даже не удивился, что Гречишкин на месте, а неприятные симптомы появились. Его словно что-то ужасно нервировало-раздражало или он был чем-то недоволен. Хотя раздражение старался скрывать. Начал торопить Елену Белозерову с приготовлениями к свадьбе. Вероятно, действительно был наделен некими уникальными экстрасенсорными качествами и улавливал то, что не мог запеленговать даже сверхчуткий Гречишкин.

Что же так нервировало Канцелярова?.. Довольно быстро это приобрело вполне явные формы. Словом, начало происходить то же самое, с чего начались неприятности и у Чемоданова. Отчуждение. Канцеляров заметил, что его стали чураться члены Братства.

Однако, в отличие от Чемоданова, его не просто по возможности старались избегать, но в самом отношении к нему сквозили брезгливость и высокомерие, словно он был каким-то неполноценным существом. Ему, что называется, стали отказывать от дома, не приглашали на мероприятия, смотрели с удивлением, типа «а кто он, собственно, такой, чтобы быть среди нас?!», норовили отвернуться при встрече, а то и вовсе переставали замечать, как будто он был пустым местом… И это должно было показаться Канцелярову особенно обидным и унизительным, так как происходило в тот самый момент, когда им был практически подготовлен эпохальный форум, на котором, по его замыслу, как на каком-нибудь партийном съезде, должны собраться делегаты-представители всех городов и весей.

Между тем, довольно странным было то, что, по-видимому, Канцеляров не связывал эти неприятные проявления с какими-то мистическими или физическими причинами, вроде потусторонних воздействий, а также завихрений в силовых полях и побочных эффектов при прохождении сквозь сгустки энергетических линий. Его объяснения и подозрения были куда как обыденнее.

Он стал подозревать против себя какие-то внутренние интриги, наподобие внутрипартийной конкуренции. Хотя, в отличие от любой партии, в Тайном Братстве изначально не было никакой иерархии, организационных структур, формального членства, учета, идеологии и т. д. Все, как известно, существовало лишь в виде неосязаемых недомолвок, двусмысленностей, полунамеков, полусигналов; происходило исключительно при молчаливом понимании своей высшей принадлежности.

А вреднее всех, по его ощущению, был тот первоначальный, старый кружок членов Тайного Братства, определенный еще Чемодановым. Именно оттуда распространялись импульсы и волны обидной недоброжелательности и отчуждения. Не иначе, как Канцелярова пытались подвергнуть остракизму, — его, который вел Братство к новым сияющим вершинам!

Во время одного из визитов он со всей возможной дипломатичностью и неуловимостью повел окольный разговор о своей трудно-переоценимой деятельности в Братстве, но окружающие стали как будто демонстративно зевать и отворачиваться. Он говорил, что, именно благодаря принятым им мерам, они застрахованы от всякого рода нехороших историй, намекая, конечно, на разразившуюся недавно как чуму — трагедию с нехорошими письмами. Но и это не производило на «братьев» должного эффекта. Люди словно не понимали, о чем речь. Точнее, конечно, делали вид. Когда же он стал намекать, уже даже с некоторой нетерпеливостью, на некие неуловимые, неразрывные связи между ними, полковник Петрович проворчал в сторону:

— Кто он такой, что за фрукт? Был уже один такой, Чемоданов по фамилии, да плохо кончил. — Причем тут Чемоданов! — вспылил Канцеляров.

— Ну как же, — усмехнулся полковник Петрович, то ли бессмысленно, то ли, наоборот, с каким-то глубоким, одному ему ведомым значением, — ты ведь, кажется, был его лучшим другом. Так сказать, яблоко от яблони…

Канцеляров было тоже осклабился, пытаясь подделаться под тон полковника.

— Хе-хе!

— Не улыбайся так, — вдруг резко бросил ему полковник Петрович, глядя на Канцелярова такими ужасными пустыми глазами, что тому, лопающемуся от злости, пришлось прикусить язык.

Канцеляров чувствовал себя настолько уязвленным этим обращением, что даже на Елену поглядывал с подозрением. А что если и в ней засквозит высокомерие?

Несмотря на растущую подозрительность, точно так же, как он в свое время сделался для Елены совершенно необходимым собеседником, которому она могла излить то, что было на душе, — точно так же и она сделалась для него человеком, которому он спешил выложить то, что его беспокоило, злило и мучило.

Он сделался ужасно мнительным. Признавался Елене, что иногда у него возникает такое ощущение, что против него плетутся заговоры и интриги, что какая-то темная сила хитроумно направляет его самого, и он начинает гробить все своими собственными руками. И, что самое ужасное, все его попытки увернуться, что-то изменить, якобы оборачиваются еще более неприятными вещами и предзнаменованиями. Конечно, что-то подобное происходило в свое время и с Чемодановым. Но ведь он-то совсем другое дело!

Однажды Канцеляров признался Елене в удивительной вещи.

Якобы на самом деле вся так называемая идея Тайного Братства Счастливцев — не что иное, как от начала до конца плод его воображения. То есть заведомая чепуха, спекуляция. На самом деле он этому никогда не верил. Он, дескать, нарочно подкинул ее Чемоданову. Он твердо настаивал на этом.

— Зачем же ты это сделал? — побледнев, спросила Елена Белозерова.

— Так, ради шутки…

— Объясни!

— Ну, во-первых, хотел немного растормошить скучающего, скисшего друга, начавшего разочаровываться в науке. Отсюда все эти разговоры о силовых полях и энергетических линиях. Своего рода невинная мистификация и розыгрыш. Во-вторых, в глубине души, ты знаешь, я ведь большой романтик. Мне нравится облекать некоторые научные и коммерческие идеи в некие загадочные одежды. Конечно, я добился огромных успехов в своих начинаниях. Но это не имеет ничего общего с мистикой

— Значит, это полная чепуха? — повторила Елена. — Никаких центров счастья?

— Да! Да! Да! — с каким-то остервенением закричал Канцеляров, словно чувствовал себя загнанным в угол.

Он заявил, что и теперь, даже после всего случившегося, будучи человеком науки и культуры, ни на мгновение не верит, что нечто подобное может существовать. И вместе с тем постоянно ощущает какую-то внешнюю темную силу, может быть, вполне реальную, хотя явных фактов у него пока нет. То есть он стал бросаться из одной крайности в другую. Стал опасаться даже за саму свою жизнь… И все из-за какой-то нелепой шутки!

— Странная шутка… — едва слышно произнесла Елена Белозерова.

В конце концов, Канцеляров заявил, что мог бы бросить эту дурацкую игру в Тайное Братство в любой момент. Но его бесило само отношение этих людей к нему — к Канцелярову, который все это сочинил. Он философствовал о том, что рано или поздно любая компания, партия, братство разлагается морально и нравственно, загнивает, превращается в очередного «коллективного Распутина», становится опасной для самих себя и окружающих. Но, главное, он был уязвлен в самых святых чувствах. Он трудился, подбирал, объединял людей, составлял из них особый круг, а его самого в результате вышвырнули, как мусор. Как огрызок. Вышвырнули из собственной же чудесной фантазии. Да еще смотрят, как на сумасшедшего. Хуже! Как на расово-неполноценного. Фашисты! Сами себя любят, хвалят, а перед ним лицемерят, иезуитствуют, его унижают, тычут носом туда, откуда он, исключительно благодаря своим талантам, едва выбрался. Да как они смеют?! Ничтожества с гипертрофированным самомнением, воображающие себя какой-то высшей расой, кастой, корчат из себя богов. Это ж настоящий расизм! Он, конечно, понимает, что даже в животном мире каждый вид метит и охраняет свою собственную территорию. Но он не какой-нибудь животный вид! Если и вид, то самый высший. Если уж говорить о мистике, об энергетических линиях, если Канцеляров и сделал в этой области открытие, то оно заключается в том, что счастливцами не рождаются. А эти, видимо, считающие себя высшей расой, на самом деле никакие не счастливцы, а лишь прилипалы, паразитирующие на силовых полях и энергетических линиях, на таланте других людей. Не хуже него понимают, что все это ненастоящее, несуществующее. Он, Канцеляров, в миллион раз сильнее, умнее и решительнее их. Дураки! Он найдет себе другое Тайное Братство и так далее…