Журнал Поляна - Поляна, 2014 № 02 (8), май

От этой очень простой, простой до пошлости, мысли, а вернее — чувства, мне стало вдруг так грустно, что я заплакала прямо на улице. Нет, нельзя!..

Это уже совсем глупо. Тоже мне: плач о погибели русской словесности… Я вытерла слезы и оглянулась. Оказывается, я стояла у памятника Достоевскому. Достоевскому, которого я люблю до слез. То есть — буквально: до слез. Читаю — и начинаю плакать. Кончатся когда-нибудь в моей жизни эти чудеса и совпадения или нет? Как же я сюда вышла? От Фрунзенской дочапала до Волхонки и не заметила. С ума я, что ли, схожу или просто обчиталась.

Федор Михайлович сидел на краешке стула, вцепившись в края, как будто его сгоняют (а ведь его сгоняют!!!) и ничего не выражающим, как бы он сам, наверное, выразился «безглазым взглядом» смотрел на Манеж. Я медленно спустилась по ступенькам и побрела в сторону станции метро «Боровицкая». Справа, на целлофане, расстеленном на граните, бойкий старикан в выцветшем зеленом берете, натянутом на уши, разложил книги. Я пробежала глазами по обложкам двадцати-тридцатилетней давности… Издательство «Советский писатель»… Опять все то же… Как там у вас, мой славный, мой несчастный, Федор Михайлович?… «Безмозглая мысль»?..

— Что ищете, девушка? — веселым тенором проскрежетала беретка. Беретка была пронзительно синеглазая и сильно навеселе. Неужто у него что-то покупают?

Я еще раз пробежалась глазами по книгам. Стивенсон. Энциклопедия рыбака. Фадеев. Похлебкин. Луи Арагон… Какая-то вавилонская инсталляция… Зарубежный детектив. Румынский (73-й год). Учебник древнерусской литературы. Маршак. Сделай сам. Мериме. Воспоминания Жукова. Тютчев…

Я взяла томик Тютчева и, уже словно зная, что открою, открыла наугад. Конечно…

— Поэзией интересуетесь, девушка?..

— Сколько это?

— Сто. Для вас — пятьдесят.

Я дала сто и пошла к метро. Вдогонку:

— А сдачку? — в теноре беретки явно чувствовалась уверенность, что сдачки давать не потребуется. Я обернулась и улыбнулась старичку. Синие, смеющиеся, хитро-добрые глазки говорили о том, что час природы пробьет нескоро.

— Счастья тебе, красавица!

В одно мгновение с души смыло всю эту двадцатироманную муть. Стало хорошо и просто. Как и должно быть. У метро я набрала номер «Т. Т.».

После трех гудков:

— Привет, Дуся.

— Здравствуй, Тимур. Как твое здоровье?

— Спасибо, налаживается.

— Как сын?

— Все в порядке. Слушай, Дуся: ты вылетаешь через четыре дня. Хватит тебе четырех дней?.. Как твой литературный ликбез?

— Продвигается. Четырех дней хватит, Тимур.

— Отлично. Перед твоим вылетом я тебе позвоню. Ты мне скажешь в двух словах, что думаешь об этой Илоне, исходя из прочитанного. Ладно?

— Ладно… Тимур?..

— Что?

— А когда… я смогу… увидеть тебя, потом, после поездки?

— Да, так будет лучше. Ты же сама понимаешь.

— Понимаю. Конечно, так будет лучше.

— Вот и хорошо, Дуся. Я тебе позвоню.

— Пока.

— Пока.

Я не стала садиться в метро и пошла домой пешком. Пришла домой, когда стемнело. Легла в постель и уснула сразу, без всяких снов.

Романы Илоны Зулич, которые я читала в течение трех дней, произвели на меня очень сильное и, если честно, гнетущее впечатление. Не в литературном смысле. Сейчас поясню.

Написаны они были хорошо. Технически почти безупречно. Насколько я, конечно, могу об этом судить. Здесь было и кое-какое остроумие, и вполне оригинальные и точные метафоры (немного набоковского пошиба), и умеренно захватывающий сюжет, и даже некоторые образы казались действительно живыми, или, как там выражаются литературные критики? Объемными? Рельефными? Пластичными? Не помню. Если бы я раньше прочитала эти пять романов вместе с теми рейтинговыми двадцатью, я бы точно так же задалась вопросом, зачем я все это, собственно говоря, читаю. Тексты Зулич были в целом не хуже и не лучше остальных, может, даже в чем-то и получше некоторых. Но теперь я знала, зачем их читаю: мне нужно было понять, что такое Илона Зулич.

В жанровом плане все романы были разными. Автор, так сказать, явно пробовал свои силы в разных форматах. Он их экспансивно столбил. Мистический триллер, где девушка-вампир по ночам убивает мужчин (всего — тринадцать убийств; им предшествуют эротические сцены, предваряемые, разумеется, цитатами из «Кама-сутры»); офисная история в духе «я сама» (о роковом Самоделкине в юбке, которая мочит уже не мужиков, а баб-конкурентов); иронический роман о роковой блондинке, путешествующей по свету и практически ежеглавно меняющей разнокожих любовников; почти реалистический роман о духовных поисках жены олигарха (в конце олигарха убивает любовник жены олигарха, а потом убивает себя сам, таким образом — жена олигарха задумчиво сидит между двумя трупами и финал остается открытым); и, наконец, фантастический роман о каком-то пришельце Эре, любовнике земной девушки Лии, с которой они по ночам летают в космос по всевозможным галактическим сейшенам. Этот роман был написан последним и, судя по всему, совсем уже без энтузиазма. Какие-то фаллические леса на планете Сперматос… Словом, «караул устал». Но дело не в этом.

Во всей этой пестрой постмодернистской кроваво-мистико-эротико-интеллектуальной галиматье с отчаянными реалистическими вкраплениями отчетливо вырисовывался, как говорили, помню, в школе, образ автора, который был — глубоко трагичен. Можно сказать: этакий Печорин в юбке, вампир-прозаик, который вдруг решил ненадолго, что его «предназначение высокое» — это литература. И вот он щедро и вдохновенно слил в тексты весь свой неуемный вампиризм и, как наркоман, который ввел себе в вену дозу и ждет прихода, зажмурился от предвкушения торча и стал ждать. Чего? Славы, наверное. Или какой-то там массово признанной его, автора, самореализации. Или еще чего-то там в этом же духе. Чего, в конечном счете, нет на свете. Проплаченная мужем слава, этот коммерческий синтетический кайф, Илону Зулич явно не удовлетворил. Будь она человеком попроще и поплоще, она бы обстоятельно и с любовью обработала бренд «Илона Зулич», созданный на миллионы Анри. Но бренд — это хозяйство, которое надо вести. Интервью и твоя напомаженная рожа в журнале — это приятно первые два-три месяца. Потом все это становится рутиной. Надо любить процесс. А процесс отработки бренда сродни процессу мойки посуды или лепке котлет. Тот же быт. Но Илона Зулич — плохая хозяйка и не любит процесса. Ей нужен результат.

По текстам я почувствовала, что Илона в общем-то не любит и писать. Конечно, может и в чем-то даже умеет, но не любит. Ей сначала интересно, а потом — скучно. И так всегда и во всем.