Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016

Осоловел от песен сад,
от соловьев и от надсад.
От неприкаянной свечи
и от дрожащих звезд в ночи.
На небе горняя луна,
как пульс, вибрирует она.
Мерцают вишни и черешни
в саду. Тому мгновенье лил
высокий дождь. И безутешных
воспоминаний ряд будил.
Я распахнул веранды двери,
где хаотичный вертоград,
в себе самом не чуя лад,
мне спящей розы не доверил.
Свеча вздохнула, отпустила,
как голубя, свой пламень в лёт,
и стих твой вырвался без титла,
и дух рванулся из тенёт.
Здесь небо слишком кругло с краю,
и сада лень кругла, в зенит
моя святая мать глядит.
Я в ней – смеркаюсь и светаю.

На Лысой горе догоранье ночного огня,
осенние листья на Лысой горе догорают.
А я позабыл, где гора та, и больше не знаю,
узнает гора ли меня?
Пора вечеренья и тонкогортанных разлук!
Я больше не знаю, не знаю, не знаю,
я жив или умер, а может, живьем умираю,
но всё отгремело, угасло, замолкло вокруг.
А ты, словно ласточка, над безголовьем летишь,
над нашим, над общим, над горьким земным безголовьем.
Прости, я случайно… прорвалась растерянность с кровью…
Когда бы ты знала, о как до сих пор ты болишь…
Как пахнут по-прежнему скорбью ладони твои
и всё еще пахнут солёные горькие губы,
и тень твоя, тень, словно ласточка, вьётся над срубом,
и глухо, как влага в аортах, грохочут вокруг соловьи!

Лета, вы за шеломами досель,
прощаясь, молодость там вспыхнула внезапно,
как сердцевина сердца и как цель,
что неминуема и неохватна.
Уже вы за шеломами есте,
дубровы, что чужбиною покрылись,
взгляну вперёд – вас на возд сехте,
что птиц, зловещие уносят крылья.
Они – толь под, то ль надо мной сверкнут –
уже понять не хватит мне запала,
как в полынью, я в прошлое нырну:
бывай, любовь, что прежде мне сверкала,
когда меня, с тех самых ранних лет
взлёт вверх вознёс, круша мои коренья,
утраты молвили, что ты поэт,
пусть без благословенного горенья.
Но молвили утраты: встань горой
за веру, думы, тяготенье верных
сердец, смеясь, кровавою слезой
роскошествуй в беде. Но – откровенно.
Уже вы за шеломами. Там мрак,
и снег, и парк, и фонари качает.
И Лесбия на цитре песнь играет,
заглядывая в твой печальный зрак.
И звонкий тополь выпростал из той
души обкраденной. В степи – не страх ли? –
среди пространств вертепы и миракли,
и звонкогорлый горн молодой –
по-над туманом, дымом, по-над тьмою,
над звёздами, галактиками, над
смертельною твоею самотою
уже лопочет счастья щедрый град.
Оно похоже на лесных ключей
пологое и волгкое реченье,
звучащий край деревни храп коней,
нагорное превлажное струенье –
вот так струится полногорлый гик.
Склонись к струе ручья, что ломит зубы,
и в давности ищи себе погубы,
вплетая муки счастья в давний миг.

Уже весь мир – на кончике пера.
Теперь сочитесь, смерти алкоголи
в моей печали, радости, недоли,
когда уже ни зла и ни добра
не знаю – по ту грань существованья,
по сю грань смерти. Душу мне сжигай,
что за шеломами. Блаженный край
приблизился – Господним насыланьем
уменьшился на точку боли ты,
за мной – в пути – вздымает пыль ветрами
меж вечеров чернильными столбами
последняя из жажд на пройденном пути.
Душа моя, что сил, вгоняйся в от –
и-по-ту-грань себя, где всё синее воля,
пускай кипят кроваво алкоголи –
так смерть выдохновенье познаёт.

Летят в меня сто плачей человечьих –
тонкоголосых стрел – и ранят душу
родители, супруга, сын, сестра.
Любимые, как души обболел я
вам горькою единою слезой
по чёрным вашим бедам и по суткам
разлуки бесконечной. Как по пням,
я квёлою походкой волочусь,
и каждый шаг мой криком аж кричит,
воспоминанья сердце разрывают.
А что мой грех? Лишь тот, что есть душа,
и болями она болит вовек.
Так слава Богу, если впереди
есть отдых. Всё равно – какой.
Но не ропщи, что ужин нищим был.
Зато – тяжёл. Что коливо – тяжёл.