Драмы и комедии

Г у д о в и ч. А мне и второй не доверили. Прогнали.

М и г у ц к и й. За что?

Г у д о в и ч. Да вот за это самое. Говорят, слишком много чести для нас.

М и г у ц к и й. А знаете, я бы тоже вас прогнал. Нечего глупостями заниматься. Я хочу вам предложить настоящее дело… по вашим силам и таланту.

Г у д о в и ч. А вы… Это в ваших возможностях?

М и г у ц к и й. Я — заведующий отделом искусств.

Г у д о в и ч. А-а, тогда понятно.

М и г у ц к и й. Третий месяц. Все хотел с вами поговорить, да вас нигде не видно. Я хочу подписать с вами договор.

Г у д о в и ч. На что?

М и г у ц к и й. На оперу.

Г у д о в и ч. На какую?

М и г у ц к и й. На «Счастливую долю».

Г у д о в и ч. Вы… издеваетесь?

М и г у ц к и й. Нисколько. Опера на ту же тему: как белорусский народ нашел свое счастье. Только там речь шла о счастье советском, а тут…

Г у д о в и ч (перебивая) . О немецком?

М и г у ц к и й. Белорусском.

Гудович молчит.

Подумайте. Либретто готово. Гонорар — тридцать…

Г у д о в и ч (подхватывает) . Сребреников.

М и г у ц к и й (после долгой паузы) . Вы — человек советский, я это знаю. Вы мне заявили об этом еще в первый день войны. Но с тех пор многое переменилось. Вы тогда назвали меня вороном. Вы видите теперь, что ворон этот правильно каркал. Я не хочу насиловать вашу совесть, но давайте рассуждать серьезно. Ну что из того, что вы советский человек? Кому это может понадобиться сегодня иди, скажем, на протяжении ближайших пятидесяти лет? Немцы если уж что делают, так делают основательно. А вы же знаете, где они сейчас. Советская власть доживает последние дни.

Г у д о в и ч. Вы опять пришли меня пугать?

М и г у ц к и й. Но ведь вы со мной согласны?

Г у д о в и ч. Я не хотел бы дискутировать с вами на эту тему.

М и г у ц к и й. Можете смело говорить все, что думаете. Я в гестапо не побегу… Так вот, мы договорились, что Советская власть…

Г у д о в и ч. Я с вами не договаривался относительно Советской власти.

М и г у ц к и й. Все равно, это без вас произойдет. Ну, а белорусский народ? Он-то ведь остается. Какова бы ни была его психика, немцы не будут приспособлять к ней свою политику. Значит, нужно белорусскую психику приспособить к политике немцев. Иначе получится разлад, который плохо кончится для белорусского народа. Вот тут-то искусство и может сыграть огромную роль.

Г у д о в и ч. Белорусскую психику приспособлять к фашистской политике… Вы свою уже приспособили?

М и г у ц к и й. Я всегда рассуждаю трезво.

Г у д о в и ч. Однако ваш пример может оказаться неубедительным. Народ скажет, что он не согласен приспособлять свою спину к фашистской палке и свою шею к фашистской петле.

М и г у ц к и й. Зачем же петля? Петля — это на случай разлада.

Г у д о в и ч. Вы мне пока что предлагаете палку?

М и г у ц к и й. Я вам предлагаю тридцать тысяч.

Пауза.

Что вы на это скажете?

Г у д о в и ч. К сожалению, я должен вас поблагодарить…

М и г у ц к и й. Отказываетесь?

Г у д о в и ч. Совершенно независимо от теории приспособления. Я человек нетрудоспособный. После всех несчастий, которые на меня свалились…

М и г у ц к и й. А вы бы попробовали.

Г у д о в и ч. Пробовал, ничего не выходит. Ни мыслей, ни чувств — полная прострация.

М и г у ц к и й (недоверчиво) . Скажите пожалуйста! Вот несчастье!

Г у д о в и ч. Олух-олухом стал. Как будто никогда и не бывало таланта.

М и г у ц к и й (с ударением) . Я надеюсь, что это пройдет.

Г у д о в и ч. Я тоже надеюсь, что когда-нибудь пройдет.

М и г у ц к и й. Вы просто ослабели без питания. Вот получите аванс, немного подкормитесь.

Г у д о в и ч. От аванса я воздержусь. Я могу его не оправдать.

М и г у ц к и й. Будем считать, что это не последнее ваше слово. Подумайте, а потом мы встретимся.

Входит Б р о н я.

Б р о н я. Здравствуйте!

Г у д о в и ч. Это племянница жены… и хозяйка.

Б р о н я. Мы с Анатолием Захаровичем знакомы.

Г у д о в и ч. Нет, ты еще не знакома, Бронечка. Это господин Мигуцкий, заведующий отделом искусств.

Б р о н я. А-а, понимаю. (Не знает, как к этому отнестись, и вопросительно смотрит на Гудовича.)

Г у д о в и ч. Господин Мигуцкий так добр, что предлагает мне тридцать тысяч за оперу.

Б р о н я. За какую?

Г у д о в и ч. За «Счастливую долю».

Броня удивлена.

Не вообрази чего-нибудь плохого: за счастливую долю под немцем. Подумай, какая куча денег!

Б р о н я. Но ведь вы же больны.

Г у д о в и ч (Мигуцкому) . Вот видите. Я вам правду сказал — болен. Не так телом, как духом.

М и г у ц к и й. А в чем же дух этот будет держаться? Вы, Бронислава Адамовна, получше присматривайте за Павлом Андреевичем, тогда он скорей поправится. Зайдите ко мне, я вам записку дам на паек.

Г у д о в и ч. Не поможет. Ничто не поможет.

М и г у ц к и й. Ну, это мы посмотрим. Нечего заранее себя отпевать. (Броне.) Так вы зайдите. (Гудовичу.) Желаю вам поскорей поправиться. Мы еще поговорим. (Прощается и уходит.)

Г у д о в и ч (с возмущением) . Подлец!

Б р о н я. Добирается до вашей совести.

Г у д о в и ч. Тридцать тысяч мне сует. Подавись он ими!

Б р о н я. Успокойтесь, Павел Андреевич.

Г у д о в и ч. Ведь я правильно сделал, что отказался?

Б р о н я. Совершенно правильно. Но на этом дело не кончится. Нужно быть осторожным.

Г у д о в и ч. Не жаль тридцати тысяч?

Б р о н я. Связаться с фашистами — значит погибнуть.

Г у д о в и ч. Молодец ты у меня. Дай-ка я тебя поцелую за это. (Целует.)

Б р о н я выходит. Гудович берет скрипку и продолжает прерванную работу — готовит репертуар на завтрашний день. В нем не улеглось еще негодование, и он с особенным нажимом, почти со злостью играет: «Чего ж мне не петь».

Городская площадь. Г у д о в и ч со скрипкой в руках стоит на углу небольшого сквера. У ног лежит перевернутая шляпа. Холодный осенний ветер развевает седые волосы. Лицо его словно окаменело. Он играет народные песни: «А в поле верба», «Зеленый дубочек» и другие. Проходят люди. Некоторые не обращают на музыку внимания. Другие останавливаются, слушают, кидают в шляпу рублевую бумажку и идут по своим делам. Иные не останавливаются. Они кидают деньги, стараясь не глядеть Гудовичу в лицо. По всему видно, что это его знакомые.

М у ж ч и н а. Это ведь Гудович.

Ж е н щ и н а. Он самый.

М у ж ч и н а. До чего довели человека, сволочи!

Ж е н щ и н а (оглядывается на Гудовича) . У него, бедняги, руки закоченели.

Д е в о ч к а. Дядя, а «Осень» умеешь?

Гудович, ничего не отвечая, играет «Осень».

П е р в а я ж е н щ и н а. Песня какая грустная.

В т о р а я ж е н щ и н а. Как наша жизнь.

Подходят т р и н е м е ц к и х с о л д а т а. Люди расходятся и с опаской поглядывают издали. Солдаты с видом хозяев покуривают сигареты, самодовольно ухмыляются. Потом, как по команде, кидают окурки в шляпу и, хохоча, идут дальше. Гудович не обращает внимания на эту наглость, лицо его неподвижно, как и раньше.