Василий Лоза - Под звон мечей

ФАНТОШ. Анёрен, освободи меня, пожалуйста, больно, руки затекли, и я прощу тебя, освободи, да я и не обижаюсь.

АНЁРЕН. Что ж это камни говорят: Мистагог — в темнице короля?

ФАНТОШ. Освободи меня!

АНЁРЕН. Боец должен уметь всё, в частности бегать из плена. Эх, ты, вояка. Туга, освободи милого, пусть идёт. Да сама тоже иди к папе. Отнесите тирлич, и дай вам Бог здоровья и счастья в личной жизни.

ТУГА. Ты свободен, Фантош.

ФАНТОШ. Так руки онемели! Идём?

ТУГА. Сказала же: свободен! Я остаюсь с возлюбленным мужем моим, что непонятного?

ФАНТОШ. Одна на двоих не делится!

ТУГА. Больно… в спину!

АНЁРЕН. Боевым мечом — в спину женщины! Барон, это позор.

ФАНТОШ. Мой меч — в христианской крови, мой меч — меч кельта! Разве ж меч не должен быть в крови человеческой, если он — меч боевой? На то он и меч. Она мертва?! Она мертва? Она мертва! Она мертва. В спину. Мечом. Сын подлеца — подлец? Убийца — не боец? Анёрен, проклятый бард! Ты виноват! Мне плохо, тошно, мерзко. С ума сойти! (Уходит.)

АНЁРЕН. Побежал, заяц. Что, Мистагог, не хочешь появиться? Поговорили бы, товарищ юности? Туга… милая.

Является Мистагог.

МИСТАГОГ. Рано тебе видеть меня. Ещё наговоримся, Анёрен Бешеный.

АНЁРЕН. Спи, принцесса, ни жива, ни мертва. Ты — в руках друида, в мозгу его: захочет — будешь жить и станешь матерью, и древнею старухою, надоевшей всей округе своею бесконечною жизнью, захочет — стон и плач станут травить окружно души по рано ушедшей девице, не познавшей любви, не знавшей материнства, он — властелин, друид — не я. А бард умеет лишь проклясть, да песнь сложить и спеть тебе же о тебе, заснувшей, о сне, о сновиденьях, о пробужденьи ото сна, о том, как жизнь сама ко сну готовится и как ко сну отходит. Послушай же о том, как не живут живые, а мёртвые не умирают.

МИСТАГОГ. Прости, дружище, что не открылся.

АНЁРЕН. Подпойте же отцу, дети мои… песни.

МИСТАГОГ. А вот и горе-принц.

Входит Фантош.

ФАНТОШ. Что? Здесь я был? Здесь я был! Вот свежая могила супруги Анёрена, вдовца и, прах его возьми, жильца на этом сумасшедшем свете. Мистагог! Оставь меня, я схожу с ума, друид!

МИСТАГОГ. Подай мне травы, вон там. Это тирлич. Для короля. Благодарю. Вон там, склонись, как будто бы чаша из коры, видишь? Подай, не расплещи, там кровь принцессы. Помнишь принцессу, малыш?

ФАНТОШ. Во мне лютует жажда крови, верни мне чашу, дай выпить крови!

МИСТАГОГ. Ты, Фантош, устал чрезмерно, тебе нельзя доверить кружево сюжета. Ещё немного магии: стань посохом-копьём! Вот так. Валяйся здесь покуда, в углу темницы. Несчастный мальчик, угораздило тебя родиться не там, не тогда, не от тех. Пой, Анёрен.

ЭПИЗОД 2. Застенок. Здесь Мистагог и Брита.

БРИТА. Песня? Как здесь может звучать песня? Колдуешь, Мистагог? Колдун в цепях, а всё одно — колдун. Песня какая вольная, лесом пахнет. Друид, я не король, я — шут его, болван, уж со мною-то мог бы и поговорить, а? Помнишь меня, дедуля? Я — Углан, имя мне такое, я — болван. Долго ещё эта песня скулить будет!? Я весёлое люблю, дедуль, потому как грустный я человек, иначе королю от меня было бы не смешно. Пусть кончится этот вой! Благодарствуем. Ну, пень трухлявый, прикинься овцой, баран небритый, присоветуй государю пару-тройку мудростей на предмет благоустройства твоего же родного края, а там, под шумок, свалишь в лесной туман и подыхай себе на здоровье среди грибов и ягод. Сей год, кстати, изрядный урожай. Не в подземелье же обрастать плесенью, дед. Мистагог! Я — шут! Шутовское ремесло древнее твоего, друид, так что, не передо мною тебе рожи кроить. Слышь? Шутов люди во все времена уважают, любят даже. Слышь? Всегда! Любят! А священников не любят, боятся, но не любят, нет, вы — колдуны, тут уж не до любви, быть бы живу. Слышь? И ты меня, Углана, любишь. Ох, как ты меня любишь! Потому что меня нельзя же не любить, я же — шут, а как не любить шута, если он, то есть я, шут и есть сама любовь! Шутов, как друидов и бардов, христианам вытравливать даже не понадобилось, без любви-то — куда же? Без любви же не живут, вот — живём же! Мистагог, поговори со мною.

МИСТАГОГ. Ты не шут, Углан, ты — палач.

БРИТА. Заговорил! Повтори, что ты сказал?

МИСТАГОГ. Ты не шут, Углан, ты палач.

БРИТА. Как ты говоришь, не разжимая губ? Ведьмак! Тогда ты знаешь, что если я не шут, то и не Углан. Вот, я сбросил шутовские причиндалы. Кто я? Как меня зовут?

МИСТАГОГ. Оррер. Но я знаю много больше, я знаю имя твоё от рождения.

БРИТА. Что-что? Два имени моих — ещё не всё?

МИСТАГОГ. В каждом человеке есть три ипостаси: дух, душа и плоть. При этом плоть вполне изменчива на принадлежность к полу. Хотя наклонности, желания, привычки, ужимки и прыжки не очень-то меняются при перемене пола.

БРИТА. Нет, ты не знаешь, это — невозможно, этого никто не должен знать!

МИСТАГОГ. Сюда идёт король.

БРИТА. Нет! Он сегодня не придёт, он сам сказал мне это и нырнул в очередную целительную ванну. Ты знаешь обо мне? Но ты — не Бог, старик, ты — человек!

МИСТАГОГ. Дальние караулы кричат: Король идёт, дорогу королю! Слышишь?

БРИТА. Что сделать с тобою Орреру? Казнить! Но прежде, дедушка, скажи, пожалуйста, Фантош, жив ли?

МИСТАГОГ. Король пришёл, место королю!

Входит Христиан.

ХРИСТИАН. Здесь вонь всё более. Как от меня. И ты живёшь здесь, Мистагог. Оррер? Не ожидал. Мне сказали, что сюда вошел Углан, а я вижу палача на месте дурака. Страшная штука, оказывается, совмещение должностей, не знаешь чего, откуда и что ждать. Безденежье — срам! Ох, уж мне эта нищета… война, война, война, одна война! И что, разговорил друида, шут-палач?

БРИТА. Не знаю, повелитель, не уверен, но нечто прошелестело из его утробы.

ХРИСТИАН. Мистагог, я слух пустил, что ты теперь советник короля, кельт — наперсник Христиана! Позор. Не так ли? Позор, конечно же, позор, друид, ты обесчещен. И что в ответ я слышу — молчание? Ужели тебя не волнует, что Отчизна гибнет в гражданской войне, истекая кровью, рыгая помоями! Поэт — я, да и только. Может быть, податься в барды? Здесь эта ересь в чести. Но повымерла. С чего бы? А тут — я, Христиан, король — иноязычник, варвар, обращаюсь ненавязчиво к народным истокам — к бардовству. Пусть — дилетант, без голоса и слуха, зато курлычу на местном языке. Как я выгляжу, дурак? Ужас? Ужас. Туловище — гниль, конечно, но нутро, поверь, — многообещающий саженец. Чего ждать от короля, когда наушником у него сам Мистагог — единственный и великий друид, столп исконной религии. Умный я, правда? Умный. Но страшно вонючий. Истекаю гноем, задыхаюсь в парше. Истечь бы! Задохнуться! А всё, что ни сделаю по своему усмотрению, свалю на тебя, скажу: так мне посоветовал ваш духовный авторитет, подданные кельты мои. И показывать тебя людям пока необязательно, скажу, мол, стесняется старик, не привык ещё в предателях-то, а? И остановится война! Хотя бы ненадолго. Мне скоро некому станет отдавать приказания, возвещать повеления. Поскольку советник государя — друид, восстание против государства — грех. И сохранятся кельты-придворные, и угомонятся кельты-повстанцы. Потом толпа, конечно, очухается… стадо, право слово: стадо… потребует показать живого друида. Ну, ко времени общенародного прозрения ужо придумаем чего… Мне не такая уж и долгая нужна передышка. Всё молчишь. Не желаешь опускаться до разговора с монархом. Так я тебя опущу, низко поклонишься — ниже не бывает: руби ему голову, шут, руби!