Иван Ром-Лебедев - Ехали цыгане...

К о ж и н. Ну, братцы, рисковые вы!..

Т о л к у н. А, все едино! И в этих проклятых краях подохнем с голоду. Последних коней доедаем.

К о ж и н. До последнего вам еще далеко. Вон сколько их к кибитке приторочено.

Т о л к у н. Разве это кони?.. Для варева держим. Трех уже съели.

К о ж и н. А вы бы сбрили бороды, взяли в руки винтовочки да помогли бы нам навести порядочек, а то…

Н э ф а. Не кипятись, молодой. Нам к своим надо под Осиновку.

К о ж и н. Воля ваша… Идите!.. (Заметил Глашку.) О, дьявол возьми, какая краля! Глаз не оторвешь. (Глашке.) Неужели и ты с ними к бандюгам пойдешь?

Л у з г а. Все пойдем.

Н э ф а. За нее не бойся — заговоренная.

К о ж и н (бойцам) . Пропустите!

Бойцы отходят в стороны.

Желаю вам, братцы цыгане, удачи. (Глашке.) А тебя я не забуду. (Пошел.)

Бойцы идут за ним.

И л ь я (кожинцам) . Обождите!.. (На ходу одеваясь, бежит к ним.) Отец!

Аким и Лушка торопливо подошли к Илье.

Я ухожу. С ними.

А к и м. Ты что, сынок?

И л ь я (взрываясь) . Не удерживайте меня!.. Молите бога, чтоб я ушел. Не то, клянусь, такое здесь натворю…

К о ж и н. Спокойно, парень. (Акиму и Лушке.) Ни слова. Вижу — допекли парня.

А к и м (Илье) . Иди!

К о ж и н. Пошли веселей. До станции еще верст десять.

Кожин, бойцы и Илья уходят.

Л у ш к а (бежит за ними) . Возьми хоть… (Сует Илье узелок.)

Глашка было рванулась за Ильей.

Т о л к у н (разъяренно) . Глашка?!

Глашка остановилась.

Толкун подошел к Глашке, залепил ей пощечину.

Внезапно послышалась резкая, тревожная дробь. В луче света возникли ш е с т ь р а с с т р е л я н н ы х к о м с о м о л ь ц е в. Они смотрят на Глашку. Это наплыв, видимый только Глашкой.

Глашка вскрикнула, закрыла лицо руками.

Погас луч. Все исчезло.

Проклятая семейка! Что ни скажут, что ни сделают, все — поперек шерсти. Авэн!

Т р о ф и м. Не торопись, Анисим. Слышал, что солдат говорил?! Может, переждать день-два…

Т о л к у н. Некогда пережидать. Каждый час дорог.

Р я б ч и к. И свои головы недешевы. Налетят с пьяных глаз…

Т о л к у н (оглядел помрачневший табор) . Напугал вас вояка?.. (Раздраженно.) Нэфа… Поворожи. Выпадет неудача — переждем.

Музыка.

Н э ф а. Костер!.. (Вынимает из фартука мешочек.) Снимите кресты!.. Завесьте в кибитках иконы!..

Табор снимает кресты. Вспыхивает костер.

(Запевает и начинает двигаться медленно вокруг костра, бросая что-то из мешочка в огонь. Пламя то зеленеет, то краснеет, то синеет. Иногда останавливается и начинает выкрикивать.) Птица заплачет — не к добру!.. Услышим звон колокольни — к беде!.. Собака залает — друзья прибьются. (Простирая руки к цыганам.) Слушайте!.. Слушайте!.. (Начинает раскачиваться, двигаться, и постепенно ее движения переходят в колдовской танец.)

Танец Нэфы.

В танец включается табор.

Танец табора, дикий, первобытный, пришедший из прошлого. Он доходит до исступления и разом обрывается. В тишине послышался долгий гудок паровоза.

(Торжественно.) К дороге!

В с е. К дороге! К дороге!

Т о л к у н. По кибиткам! Глашка!..

Н э ф а. Где Глашка?!

Цыгане оглядываются, ищут.

Л у з г а, М о т р я, Г у б а н я (зовут) . Глашка! Глашка!

Крик «Глашка!» умножается, растет, заполняет зрительный зал. Слышен далекий гудок паровоза.

Музыка.

Постепенно гаснет свет.

В темноте родилась веселая, разгульная песня цыганского хора. «Ай дождь будет, и буран будет». Вначале тихая, она переходит в громкую, оглушительную. Убыстряется ритм, становится бешеным. Беснуются гитары. Вместе с песней нарастает луч света. Он выхватывает неистово пляшущего Р у б и н а. Кто-то подкрикивает, подхлопывает.

Загорается большая старинная лампа с абажуром.

В доме Егора Соколова.

При свете лампы видны лица хоровых цыган, сидящего на подлокотнике старинного кресла с бокалом в руке К а м а р д и н а, дирижирующего хором Е г о р а И в а н о в и ч а, смеющуюся Л и п у, открытые бутылки шампанского, бокалы, самовар, канделябры с незажженными свечами.

Пляска Р у б и н а.

К а м а р д и н (кричит) . Корнет!.. По-гусарски!..

Р у б и н (чуть подвыпивший) . Саблю! Саблю!.. (Пляшет.)

Камардин сует ему взятый со стола длинный хлебный нож. Рубин хватает и продолжает плясать «с саблей». Кончается пляска тем, что Рубин в изнеможении валится на стул или на ковер.

Р у б и н.

Е г о р. Весь в батюшку. Тот, бывало, в этой комнате такое вытворял!

К а м а р д и н. Егорушка!.. Все пошло прахом! Некому больше вытворять, просиживать ночи с цыганами! Некому! (Пьет.)

Е г о р. Катюша!..

Гитары.

Танец Катюши («Шутишь», «Венгерка» или «Полечка»).

К а м а р д и н. Все это сгниет!.. Все — в тар-тара-ры!.. Тишина!.. Гасите лампу! Свечи! Свечи!..

Цыгане гасят лампу и зажигают свечи.

Олимпиада Васильевна, умоляю. (Целует руку.) Вспомним «Время, давно позабытое…»

Л и п а (поет романс) .

Камардин, закрыв глаза, слушает. Кончился романс.

Р у б и н. Чавалы!.. «О бедном гусаре замолвите слово» кто знает?.. (Взял у Егора гитару.) Подпойте. (Запел.)

Вступают Дамаша и Павел.

Трио «О бедном гусаре».

(В конце трио.) К черту тишину! Свет! (Запел.)

Хор подпевает припев.

(Кричит.) Вальс! (Дирижирует.) Та-ра-ра!

Грянул оркестр.

Зажглись люстры, свечи.

Вальсируя, Рубин вытаскивает из хора Катюшу и лихо танцует с ней вальс.

Вальс на тему «Ведь наша жизнь тогда светла…». Камардин подхватил Олимпиаду Васильевну, танцует с ней. В глубине сцены, у дверей, возникает Г л а ш к а. Она напряжена, готова ко всему. Ее увидели. Вальс затих. Все смотрят на нее.

Что это?! Кто?! Глазищи-то, глазищи!..

Е г о р (подошел к Глашке, всматривается) . Глафира?!

Глашка молчит.

Л и п а. Что случилось? Где табор? Где отец?!

Глашка молчит.