Исидор Шток - Драмы

Н а т а ш а. Он говорит, что это все его имущество. Он просит тебя, Тима, принять это на память.

Т и м а. Спасибо.

Щербак играет. Маккри тихонько подыгрывает ему на банджо. Внезапно Дядичев затянул высоким сильным голосом: «Споемте, друзья, ведь завтра в поход…» Наташа, Бойко и Лида вторят.

Т и м а (в упоении прижимается к Кире) . Мама… Как хорошо, мама…

К и р а (горько) . Будешь моряком. Будешь.

Во время песни в дверь просовывается голова Э д а К е н е н а. Он зовет Лиду. Лида тихонько идет к двери. Бойко замечает и перестает петь. Скрипнула дверь, скрылись за ней Лида и Кенен. Из репродуктора скучный голос: «Граждане, воздушная тревога». Завыла сирена в порту.

Н а т а ш а. Приглашаю всех в убежище.

Т и м а. И меня приглашаете? Мама! Побежим скорее в убежище! (Берет за руки Бойко и Наташу.) У нас в Ульяновске были учебные тревоги. А здесь настоящая, да, дедушка?

Щ е р б а к. Настоящая.

Тима, Наташа, Бойко, Дядичев уходят. В углу раскисший от выпитого, положив голову на банджо, спит Маккри. Согнувшись, сидит у стола Щербак.

К и р а. Что делать будем, батя?

Щ е р б а к. Не знаю… Не знаю, дочка… Играл на баяне, вспомнил детство свое… Мы ведь волгари, дед матросом был, бакенщиком жизнь кончил. Я с ним каждый вечер ездил бакены зажигать… А кругом Волга… Тихая, широкая… Вот бы мне с Тимошкой туда… Лодки смолить, на песке лежать, не думать ни о чем… Утешать мне тебя надо. Да где я слова возьму? Я виноват в смерти Николая. Я сделал тебя вдовой. Тимку сиротой! Я. Его в академию посылали, я не пустил. Своими руками задержал.

К и р а. Вы говорите неправду, Тимофей Николаевич. Он сам отказался.

Щ е р б а к (тихо) . Уезжай отсюда. Сегодня же вечером.

К и р а (обнимает Щербака) . Мы никогда не будем утешать друг друга, но мы всегда будем помнить, что вы отец, а я жена Николая. Пусть Тимофей растет здесь, среди товарищей Николая, моряков… Пусть будет таким, как они… как вы…

Щ е р б а к (заплакал) . Не знаю… Прости за малодушие… Так горько, пожалуй, не было еще никогда…

Голос по радио: «Отбоя воздушной тревоги нет. Налет вражеских самолетов продолжается».

(Трясет Маккри.) Мистер! В убежище!

Маккри мычит и мотает головой во сне.

Безнадежно.

Щербак уходит с Кирой.

Голос по радио: «Говорит радиоузел гостиницы «Полярный Круг». Капитан-лейтенанта Дядичева вызывают на бригаду. Повторяю…» Маккри поднимается, мутным взглядом окидывает комнату, подходит к окну и грозит кулаком небу, откуда слышен густой, прерывающийся гул моторов. Находит на столе недопитую рюмку, выпивает, затем снова садится в углу. За дверью голоса Дядичева и Наташи. Маккри закрывает глаза. Входят Н а т а ш а и Д я д и ч е в. Он снимает с вешалки свою фуражку.

Д я д и ч е в. Вызывают на бригаду… (Подходит к Наташе, обнимает ее и целует в губы.) Вот так!..

Н а т а ш а (отталкивает его) . Отойдите!

Д я д и ч е в (показывая на Маккри) . Он спит.

Дядичев хочет поцеловать ее, она отбегает за стол и берет в руки банджо.

Н а т а ш а. Если подойдете — тресну этой штукой.

Д я д и ч е в (разводя руками) . Почему вы такая сегодня?

Н а т а ш а. Вы уходите в море, и вам странно, что девушки не венчают вас лаврами и не падают перед вами ниц? Я не военно-морской приз, товарищ капитан-лейтенант.

Д я д и ч е в. Напрасно вы так. Я ведь с чистой душой.

Н а т а ш а. И с пустым сердцем. Успокоились? Садитесь, поговорим.

Д я д и ч е в. Я должен бежать… Говорить некогда.

Н а т а ш а. Можно только целовать? Походя, наскоро, по пути.

Д я д и ч е в (растерянно) . Я думал потом, после похода…

Н а т а ш а. Я уезжаю к папе. В Свердловск.

Д я д и ч е в. Черт знает что.

Н а т а ш а (вынимает из кармана разноцветный мундштук) . Вы мне принесли табак?

Д я д и ч е в. Забыл. Хочу, чтоб вы бросили курить.

Н а т а ш а (прячет мундштук) . Говорят, табак смягчает разлуку.

Д я д и ч е в. Наша разлука будет недолгой.

Н а т а ш а. Кто знает! Вдруг мне понравится в Свердловске, я останусь там. Папа подыщет жениха. Тоже какого-нибудь профессора. С бородкой.

Д я д и ч е в. Он будет ровно в пять возвращаться домой. По вечерам вы будете ему читать вслух романы Стивенсона. Он никогда не будет уходить в море. А вы будете вспоминать Север и плакать над Стивенсоном.

Н а т а ш а. Вряд ли. Не люблю романтики.

Д я д и ч е в. Это и заметно… А я то, дурень, сказал Кире, что вы будете здесь… Заботиться о ней, о мальчике…

Н а т а ш а. Вы очень любили Николая Щербака?

Д я д и ч е в. Когда он погиб, мне казалось, что это не он — я погиб… Ну, да вы не поймете все равно!

Н а т а ш а. Не пойму! (Подходит к нему, целует его долгим поцелуем.) Прощайте!

Дядичев хватает фуражку и убегает. Наташа провожает его. Маккри открывает глаза. Встает. Ищет, чего бы выпить, но бутылки на столе пусты.

М а к к р и (напевает) . «Какая мутная вода в Гудзоне…» (Рассматривает портрет Николая на стене, затем вынимает пистолет и заглядывает в дуло.)

В дверях К и р а и Н а т а ш а. Маккри не видит их. Он приставляет пистолет к сердцу.

К и р а. Что вы делаете!.. Что вы делаете…

Закрывается стена. Голос из репродуктора: «Отбой воздушной тревоги». Снова коридор перед номерами 21 и 19. По коридору идут Л и д а и Э д К е н е н.

Л и д а. Я готова. Куда мы?

К е н е н. В кино. А потом всю ночь гулять по городу. (С восхищением смотрит на Лиду. Пытается поцеловать ее руку.)

Л и д а (вырывает руку) . Не нужно, не нужно, мистер Кенен…

К е н е н. Нужно…

Л и д а. Нет-нет, мистер Кенен…

К е н е н. Да-да, Лида… Лида…

Л и д а. Мистер Кенен…

К е н е н. Нет, не мистер Кенен! Эдвард. Эдвард. Скажи.

Л и д а. Эдвард…

По коридору идет Б о й к о. Он видит Лиду и Кенена. Поворачивается, хочет уйти. Эд замечает его.

К е н е н. Эй, матрос! Камрад!

Бойко козыряет.

Это мой старый знакомый. Друг. (Треплет по щеке Бойко.) Молодец! Ванька!

Бойко отбрасывает его руку.

Л и д а. Вася, что вы…

Б о й к о (сдерживая себя) . Убери руки, ты, хамло.

К е н е н. Но-но! (Покровительственно хлопает Бойко по бескозырке.)

Матрос увертывается. Бескозырка слетает, и оттуда падают карточки Лиды. Бойко нагибается, хочет поднять, но Кенен опережает его. Смотрит на карточки, на Лиду.

О! Это вы! (Хохочет.)

Б о й к о (тихо) . Отдай. (Отнимает.)

К е н е н (сразу становится серьезен) . Это что?

Л и д а. Вы должны извиниться, Вася.

Б о й к о. Перед ним? За которого отдал свою благородную жизнь мой командир Николай Тимофеевич?!

К е н е н (кричит) . American fleet is insulted here!

Л и д а. Он говорит, что ты оскорбил американский флот.

Б о й к о. Не американский флот, зачем? Американцы — наши союзники! Я лично его оскорбил, шкуру, труса! (Берет за грудь Кенена.)