Роберт Макки - Диалог: Искусство слова для писателей, сценаристов и драматургов

Разве это не правда? Когда в жизни людей появляются свечи? Когда все здорово? А вот и нет. Когда все хорошо, мы берем тарелку с макаронами и усаживаемся перед телевизором, как все нормальные люди. Когда что-то не так, в дело идут свечи.

Итак, зазубрив все это наизусть, я сыграл бы сцену так, чтобы зрители могли увидеть правду: «Да, он говорит, что любит ее. Но смотрите, как он отчаялся, как боится ее потерять». Это действие в подтексте добавляет глубины отчаянной попытке мужчины продлить роман. Публика может думать и так: «Да, он говорит, что любит ее, но посмотрите — он только и думает, как бы от нее отделаться». И это подразумеваемое действие начинает вас волновать, ведь мы видим, как мужчина осторожно отстраняет женщину от себя этим последним романтическим ужином, потому что правда такова, что он от нее уходит.

За редкими исключениями, сценам не следует прямо и в полном объеме показывать то, что, как кажется, в них происходит. Пусть диалог подразумевает подтекст, а не объясняет его. В двух приведенных мной вариантах мотивации, лежащие в подтексте, осознаются, но не высказываются. Как только публика/читатель уловит невысказанное желание, кроющееся за поведением, внутреннее действие придаст сцене глубину. Постоянный подтекст — вот главный принцип реализма.

С другой стороны, существуют нереалистичные жанры — миф и сказка, научная фантастика и путешествия во времени, мультипликация, мюзикл, мистика, театр абсурда, экшен/приключения, фарс, магический реализм, постмодернизм, дизельпанк и ретрофутуризм. Работающие в них авторы постоянно прибегают к лобовому диалогу.

В нереализме герои более архетипичны и менее многомерны. Истории, происходящие в воображаемых или преувеличенных мирах, имеют тенденцию развиваться по пути аллегории. Пример — мультфильм «Головоломка» компании Pixar. Получается, что подтекст атрофируется по мере того, как диалог становится менее сложным, более прямолинейным и лобовым. В фильмах типа «Властелин колец» в репликах типа «Те, кто уходят туда, больше не возвращаются» никакого подтекста нет. Если бы актер вложил в нее иронию, он вызвал бы у публики смех и загубил бы всю сцену.

В определенный момент работы над художественным произведением каждый писатель должен ответить на непростой вопрос: «Какую именно историю я рассказываю?» Подход писателя к реальности всецело определяется одной из двух концепций: миметической и символической.

Миметические истории отражают жизнь или подражают ей как таковой и подразделяются на различные реалистические жанры. Символические истории преувеличивают жизнь или абстрагируются от нее и подразделяются на различные нереалистические жанры. Ни та ни другая концепция не претендует на большую степень правдоподобия. Все истории суть метафоры бытия, а соотношение реализма и нереализма зависит от выбора писателя, который, в свою очередь, определяется стратегией вовлечения читателя/публики в историю.

Тем не менее подтекст — одно из основных различий между реализмом и нереализмом. Нереализм стремится ослабить его влияние или вовсе отказаться от него; реализм не может существовать без подтекста.

В чем тут дело?

В том, что, разъясняя и очищая символическую природу героя — добродетель, неотесанность, любовь, жадность, простодушие и тому подобное, — нереалистические жанры не используют подсознательное, снижая тем самым психологическую сложность.

Первым же достоинством реализма является то, что человек осознает б`ольшую часть ощущаемого и переживаемого, и поэтому в полном объеме его чувства и мысли никогда нельзя выразить прямо и совершенно полно. А значит, чтобы придать многомерность, сложность и некоторую иронию психологии роли, миметические жанры сталкивают страсти, возникающие, когда подсознательное противостоит сознательной силе воли.

Психологическая и социальная сложность реализма требует подтекста практически в каждой строчке диалога. Чтобы избежать этих отвлекающих силы сложностей, нереализм игнорирует подтекст.

Каждый миг жизни включает в себя динамическую пару «действие/противодействие». В физике действие и противодействие равны друг другу по значению, противоположны по направлению и предсказуемы в полном соответствии с третьим законом Ньютона; в жизни человека непредсказуемое правит бал. Как только мы делаем важный шаг, мир реагирует... и почти всегда не так, как мы ожидаем. Внутри и вовне нас происходят реакции, которых мы не видим. Мы можем много раз проигрывать важнейшие события жизни, но, когда они происходят, все случается не так, как мы себе представляли, надеялись или планировали. Драма жизни — это бесконечная импровизация.

По этой причине, когда герой сидит один, уставившись в стену, поток его мыслей представляет собой внутренний диалог, а не монолог. Такой поток часто делается основой современного романа. Прозаики могут поместить нас в головы своих героев, запуская в них внутреннюю душевную работу и сталкивая мыслящее «Я» и сомневающееся, аплодирующее, критикующее, спорящее, прощающее, слушающее. Этот взаимообмен и есть диалог, только в форме мысли, а не разговора.

Настоящий монолог не порождает ответа, так как он не обращает длинные, никем не перебиваемые, неактивные, не реагирующие ни на что абзацы ни к кому конкретно, и превращает героев в «голоса» своего автора. Любая речь, произнесенная вслух или мыслимая про себя, если она слишком длинна и не изменяет своей ценности, рискует стать безжизненной, искусственной и утомительной.

Что значит «слишком длинна»? Средняя скорость речи составляет два-три слова в секунду. Значит, за две минуты мы произнесем три сотни слов. На экране или на сцене будет звучать море слов без всякой на них реакции. В романе три сотни слов заполнят целую страницу. Несколько страниц размышлений или воспоминаний от первого лица, не перебиваемые контрапунктом внутренних реакций, станут серьезным испытанием терпения читателя.

Но допустим, вы пишете сцену с участием двух героев и замечаете, что герой А все время говорит, а герой Б молчит. В таком случае длинные речи становятся естественными и необходимыми. Однако помните, что, даже если герой А заранее проиграл столкновение с героем Б , как только он начинает высказывать то, что лежит у него на душе, сцена пойдет совсем не так, как он ожидал.

Предположим, герой А рассчитывал, что герой Б будет защищаться от его обвинений, и поэтому заучил наизусть большой список колких ответов. Но вместо того, чтобы горячо спорить, Б просто сидит и молчит. Каменное выражение его лица обрушивает заранее заготовленную речь. Этот неожиданный поворот заставляет А импровизировать, ведь, как мы отметили ранее, жизнь всегда импровизация, действие-противодействие.