Эгон Раннет - Пьесы

М э э л а. Но ведь и Адам должен был понять это!

Я а г у п. Адам, дурачась, тоже сказал Марии: «Когда-нибудь, дорогая Мария, мы сами будем сидеть здесь втроем — ты, я и маленький Килль! Ибо своего сына я назову только Киллем!»

М э э л а. Килль?

Я а г у п. Килль. (Вспоминая.) Мария снова засмеялась… но совсем по-иному и… его не ударила…

М э э л а. Его — не ударила…

Пауза.

Я а г у п. Когда я наконец понял, что Адам уж больно пришелся ей по душе, было уже поздно.

М э э л а. Значит, Мария…

Я а г у п. Я был вспыльчив и все испортил. Ее жизнь и свою… Боялся, что она навсегда откажется от меня, — тогда-то и пришла эта мысль — сделать так, чтоб она меня полюбила.

М э э л а. Что же ты, сумасшедший, сделал?..

Я а г у п. Взял и смастерил ей подарок — нож с рукояткой из козьего рога… (Подходит к нарам и из щели в стене вытаскивает нож.) Гляди, вот этот… и ножны были. Из шкурки ласки, в узеньком черном железном ободке. Красиво.

М э э л а. Но почему все-таки — нож?.. Другой принес бы цветы.

Я а г у п. Здесь, в лесной глуши, цветы у молодой женщины могут быть и не быть, а нож нужен… Я протянул ей подарок и сказал: «Хотя ты и бессовестно далеко зашла с этим Адамом, однако я все прощу тебе, если пообещаешь не иметь больше с ним дела».

М э э л а. С твоей стороны это было нехорошо…

Я а г у п. Ее глаза сузились от злости… А я все еще протягиваю ей нож и говорю: «Поклянись, что мы, как эти нож и ножны, — на всю жизнь вместе!» Она не приняла ножа. Я силой вложил ей его в руку и сказал, чтоб хранила. Она молча вынула нож из ножен, кинула ножны в огонь, а нож положила на стол. Чего уж яснее… Я схватил нож со стола, стиснул в кулаке, подошел к стенке и вбил его в щель — пусть, думаю, будет вешалка. Даже шапку повесил на него. Сам не знаю, что нашло на меня. На ходу я запер дверь на ключ и… Когда я схватил ее, она в отчаянии рванулась к этому ножу.

М э э л а. Схватил?

Я а г у п. Должна же она была полюбить меня! Мог ли я думать, когда мастерил этот нож, что первым, на кого его поднимут, буду я? Но так было.

М э э л а. И нож тебя не остановил?

Я а г у п. В свое время я не боялся ножа даже в руках мужчины, тем более не испугался — в руках девушки, которую я безумно любил…

М э э л а. Но ведь это же — преступление!

Я а г у п. Да. Я жестоко поплатился за него. После этого Мария уже не замечала меня. Всей душой отдалась Адаму. Разрешила ему у меня на глазах целовать себя. А потом Адам рисовал ее здесь полуголой…

М э э л а. Здесь?..

Я а г у п. Именно здесь. Назло мне… Ты же видишь. Срам!

М э э л а. Отчего же — срам? Это искусство.

Я а г у п. Думал: а что, если взять эту прадедовскую рогатину и прикончить обоих сразу?.. Ходил и вынашивал эту мысль. Но в один прекрасный день Адам уехал. Мария же больше не приходила сюда.

Пауза.

М э э л а. Ты просил ее простить тебя?

Я а г у п. Полгода я был холоден как лед. Потом начал оттаивать. Сколько месяцев ходил с мыслью вымолить прощение и простить самому. А потом…

М э э л а. Что — потом?..

Я а г у п. Потом я услышал, что у Марии родился ребенок. И она не сникла от стыда, а целые дни пела и смеялась. Она была служанкой здесь, на одном хуторе… Однажды в воскресенье я пошел туда. Она натравила на меня собак. Едва унес ноги…

М э э л а. У тебя удивительная способность… Ты рассказываешь о своем проступке так, словно его совершил не ты, а кто-то посторонний.

Я а г у п. Я и есть для себя посторонний… ты права, дитя. Шел я в тот раз искусанный псами, дороги под ногами не видел…

М э э л а. Вероятно, тогда ты и взялся за Библию?

Я а г у п. Нет. Поздно учиться плавать, когда идешь ко дну. Эту карманную Библию (показывает) и в ней пять крон подарил мне лесничий, когда я готовился к конфирмации. (С ударением.) И она стала для меня парусом и рулем, советчиком и помощником.

Пауза.

М э э л а. Ну а как же с Адамом?

Я а г у п. Дни и ночи я думал, как отомстить ему… Моя голова никогда не отличалась обилием мыслей. Но Библия помогла.

М э э л а. Отомстить?

Я а г у п. Да. Библия полна страшных рассказов о карах и мести… Я стал часто ездить в Таллин. Услышал, что Адам много пьет. Разнюхал, в каком кафе или кабаре он любит сидеть, и пошел туда.

М э э л а. Что же он сказал, когда увидел тебя?.. О Марии спросил?

Я а г у п. Ни тогда, ни потом. Ни слова. Он почти всегда сидел за стаканом вина, и каждый раз его окружали все новые женщины. Новые… и красивые… Даже узы брака не могли удержать его, потому что он нравился женщинам…

М э э л а. Да?..

Я а г у п. Как я его ненавидел! Как я хотел, чтоб он скверно кончил! Когда у него не было денег и он злился, что никто больше не дает ему в долг, — я давал ему.

М э э л а. Ты? При… при твоей бережливости?

Я а г у п. Да. Тогда-то я и стал скупым. Жалованье у меня было маленькое… Адаму же я давал деньги безотказно. И без отдачи. Вслух я восхищался им, а в душе проклинал… и ждал. Однако он каждый раз вставал на ноги. Вероятно, талант у Адама был слишком могуч, чтобы погибнуть от вина. Он где-то черпал силу — и вот живет, пьет и кутит. Однако работает…

М э э л а. Каким ужасным человеком ты был!

Я а г у п. А он? Что он сделал с Марией? Я был всего лишь орудием господа на его винограднике. Все, что я делал, я делал веруя и по правде.

М э э л а. Страшна и безжалостна эта твоя правда… страшна!

Я а г у п. Не касайся меня и моей правды! Разве я касался твоей?

М э э л а. Ты…

Я а г у п (резко прерывает) . Можешь ли ты или кто другой упрекнуть меня в чем-то? Я работаю честно. Всю свою жизнь я прожил в воздержании. Только один-единственный раз знал женщину, и никогда еще ни одна капля вина не прошла через мое горло.

М э э л а. Ты и в самом деле ветхозаветный пророк…

Длинная пауза.

Я а г у п. Прошло много лет. Началась великая война, не остался в стороне от нее и я. Лишь зимой сорок второго года, на поле боя, я услышал от одного земляка, что в наших местах была жестокая схватка между гитлеровцами и нашими… Мария погибла от шальной пули… (Пауза.) Я и раньше не дрожал за свою шкуру, а после этого и подавно. Жизнь опостылела мне. Хотел к Марии! Но ни одна пуля, ни один осколок, точно заклятые, не брали меня… Меня даже стали считать смелым бойцом. Как я тосковал по Марии!..

Пауза.

М э э л а. А я думала, ты не знаешь, что такое большая любовь!

Я а г у п. В передышках между боями мужчины рассказывали о своих женах, детях, родных, которые остались в тылу. Меня же ждала там лишь мертвая Мария…

М э э л а. Не понимаю…

Я а г у п. С каждым днем я все сильнее ощущал, что Мария ждет меня домой. Я даже стал сомневаться — умерла ли она? Ее ребенка я представлял себе беспомощным и неясным… Мне казалось, что он любит слушать, как поют птицы, и мечтать… Мне сказали, что хозяева хутора, где она работала, не заботятся о ребенке. Я долго прикидывал, думал, потом подавил стыд — и во второй раз пошел на хутор, где однажды на меня спустили собак.