Эгон Раннет - Пьесы

М э э л а. Ну?..

Я а г у п. Там я впервые увидел ее мальчишку. Босоногий, нос посинел — на лужах была уже ледяная корка… И не слушал он вовсе пения птиц, а швырял в воробьев камни. Я подошел к нему, этот маленький, костлявый оборвыш повернулся — и я увидел глаза Марии. То была Мария… Тогда я понял, почему мертвая Мария ждала меня домой! Сердце мое сжалось, и я спросил: «Мальчик, как тебя зовут?» Он строптиво ответил: «Килль».

М э э л а. То был Килль…

Я а г у п. Конечно. По всему было видно — кровный сын Адама, дерзкий, бесстыжий.

М э э л а. Килль — сын Адама?.. Но ведь он такой верный, такой преданный?..

Я а г у п. Вот этим я и горжусь! Сколько лиха я хватил с ним… В душе я пообещал Марии, что никогда пальцем не трону ее Килля, и я сдержал это слово. Будь Килль моим сыном, порол бы его. Мальчишкой он очень обижал девочек — это от Адама. Но истинно — среда делает человека… Каким воспитаешь, таким он и будет.

М э э л а. Килль никогда не рассказывал мне ни о матери, ни об отце, и я словно чувствовала — не надо расспрашивать его…

Я а г у п. Он не знает правды о своем отце. У меня не хватило ни сил, ни смелости сказать ему об Адаме.

М э э л а. Сын Адама… Адам всегда казался мне молодым…

Я а г у п. По сравнению со мной он молод.

М э э л а. Как странно думать: я — жена его сына!

Пауза.

Я а г у п. Да… Нелегко было из сына пьяницы и распутника сделать порядочного человека. Как будто боролся с дьяволом. Но господь помог мне.

М э э л а. Удивительно, как ты не сделал из Килля верующего!

Я а г у п. Школа испортила парня. Он ведь жил в интернате. Пионером сделали. Вместо того чтобы учить закон божий, ходил с этими, как их… с юными натуралистами. Какой толк такому говорить о боге! Еще рта не раскроешь, как начинает смеяться. Вылитый Адам.

М э э л а. Сын Адама… Значит, от него и талант сочинять песни?

Яагуп сердито молчит.

Я всегда восхищалась тем, как Килль чувствует природу… как он любит, как-то по-особенному любит лес, зверей… Теперь я понимаю! Адам когда-нибудь видел его?

Я а г у п. Нет.

М э э л а. Но он знает о нем?

Я а г у п. Боюсь, что да.

М э э л а. Боишься?..

Я а г у п. Разумеется.

Пауза.

М э э л а. Тогда, конечно, лучше Адаму не приезжать… (Поворачивает холст то одной, то другой стороной, рассматривая портреты.) Но почему ты никогда раньше ни слова не говорил мне об этом?

Я а г у п. Мне ли было говорить? Я вот и теперь зол на себя… Но я должен был объяснить тебе. Я еще потому сказал, чтобы ты знала: если доведется встретить такого — надо стиснуть не только сердце, но и колени.

М э э л а. Ну, знаешь…

Я а г у п. Крепко стиснуть! (Пауза.) С чего он начал с Марией?.. «…Разрешите взглянуть на вас. Стойте так. Поднимите слегка подбородок. Так… Чудо!» У меня сжимались кулаки…

М э э л а. Но, может быть, так говорят все художники?

Я а г у п. Я как сейчас слышу весь этот скользкий разговор. Сотни раз я мысленно слышал его вновь и вновь и не могу забыть… «Впервые я серьезно, безнадежно влюблен… Нет, не как в женщину! Я восхищаюсь чудесным творением природы…». И я, дурак, смотрел на все это и верил, что он и впрямь любуется только чудом природы…

Пауза.

М э э л а. А с тебя он писал портрет?

Я а г у п. Я предложил, но он не захотел. Я видел, как Адам рисовал себя. Гляделся в зеркало и мазал кистью. Пока не кончил — не отошел. Такой уж он человек, ему дров в очаг подбрасывать не надо — огня как раз хватит… Марию рисовал как одержимый, будто горел. И нес при этом страшную околесицу — о любви и прочей ерунде.

Телефон на стене звонит три раза коротко, один раз продолжительно.

Это на хутор.

М э э л а. И чего это Килль не звонит?

Я а г у п. Верно, сам скоро придет.

М э э л а. Ты думаешь?

Я а г у п. А то как же… Слышишь, идет!

Снаружи слышны шаги, кто-то поднимается на крыльцо.

М э э л а. О, и правда Килль! (В радостном смятении бегает по комнате, хватает платье, бежит в комнату направо; говорит в дверях.) Скажи, что я еще не пришла… Я хочу поразить его, дьявола! (Закрывает дверь.)

Я а г у п (внимательно прислушивается к шагам за дверью) . Это не Килль… (Внезапно приходит в сильное возбуждение. Опускает карту-схему районов, берет со стола шапку, почему-то надевает ее, приподнимает за ножки одну из упавших табуреток, но опустить забывает.) Это… это… не Килль!

Входит А д а м — стройный мужчина средних лет. На нем короткое пальто из тонкого темного материала, с воротником из светлого меха, узкие темные брюки, остроносые ботинки, черный берет; под мышкой — ящик с красками; через плечо на ремне висит охотничье ружье в чехле. Он настежь распахивает дверь, но не входит, а мгновение стоит на пороге.

А д а м. Сразу стукнешь по голове или разрешишь прежде поздороваться?

Пауза.

Я а г у п. Надо подумать… (Ставит табуретку на пол.) Я тут долго размышлял — приедешь или нет…

А д а м. Спасибо за приглашение! (Проходит в комнату.) Да, когда думаешь, что черт тебе уже не страшен, он тут как тут. Не будь твоего любезного письма с приглашением, я бы подумал, что ты не рад. Мина у тебя, брат, такая… (Ставит вещи на край нар, подходит к Яагупу; тот кладет левую руку ему на плечо.) Ну что ж, здравствуй, охотник! Здравствуй, старый холостяк, здравствуй! Ты как будто отталкиваешь меня?

Я а г у п. У меня эта рука, сам знаешь, на войне прострелена. С той поры иногда словно мертвеет… (Медленно отстраняется.) Все-таки приехал!

А д а м (осматривается, глубоко вздыхает) . Сколько раз я видел во сне огонь этого очага и эти медвежьи шкуры… Неужели это снова сон и я очнусь с чувством огромного сожаления… в сердце?.. (Останавливается перед модной мебелью. Качает головой, но не произносит ни слова.)

Я а г у п. Может, снимешь пальто? Жарко. (Вешает шапку на вешалку.)

А д а м (не обращая внимания) . Много лет мы с тобой не виделись, Яагуп… Годы идут, Яагуп!

Я а г у п. А ты все еще как юноша…

А д а м. О тебе этого, к сожалению, не скажешь…

Я а г у п. Так ведь я и старше… да и счастья видел поменьше твоего…

А д а м. А я видел счастье?

Я а г у п. Раньше ты всегда считал себя счастливчиком.

А д а м. Раньше… Неужели считал? (Снимает пальто, передает Яагупу.) Повесь куда-нибудь… Как весело горит огонь!

Яагуп стоит в раздумье с пальто в руках, затем идет в комнату налево. Адам греется у очага; задумывается. Входит Я а г у п.

Круг замкнулся… Я вновь пришел к тебе просить на какое-то время крова… Более того — убежища!

Я а г у п. Убежища?.. Ты?

А д а м. Знаешь, Яагуп… Я сдался. У меня столько врагов — больше, чем я в силах одолеть. Очевидно, я слишком мало работаю и слишком много пью… И потом — женщины, Яагуп, женщины! Они всегда были моей слабостью. Роковой комплекс! Не могу я больше… Не смейся, дела мои плохи. Попытайся понять — как будто ты блуждаешь в темном враждебном лесу…