Владимир Полуботко - Речка за моим окном

Получивши от девочки-пионерки, выбежавший из зрительного зала, букетик цветов и раскланявшись на бурные аплодисменты, Базальтов стремительно бросается к письменному столу, усаживается за него и, принявши солидный и учёный вид − пенсне, гусиное перо, левая рука подпирает мыслящий лоб − начинает нечто писать и нечто обдумывать. То есть − заниматься делом.

Эй, Трифон!

Тришка (а не Трифон) . Что угодно-с?

Базальтов. Трифон, послушай, друг ты мой: с этого дня я начинаю заниматься наукою. Я решил посвятить себя медицине. Отправляйся-ка на набережную Дона и налови мне там лягушек. (Пишет так убедительно, что становится ясно: вот уж теперь-то дело будет.)

Тришка. Чего?

Базальтов. Лягушек налови. (Пишет.)

Тришка. Что?

Базальтов (не отрываясь от писанины) . Дурак! Говорят тебе: налови лягушек!

Тришка.А-а-а, лягушек!.. А зачем?

Базальтов. Я буду ставить на них научные опыты. (Шарит в ящике письменного стола.) Эксперименты буду производить… Да где же, наконец мой скальпель?

Тришка.Осмелюсь доложить: вы им третьего дня чуть было не зарезали лавочника Селёдкина, когда он пришёл сюда требовать от вас уплаты долгов-с за взятый у него провиант. Так что ваш скальпель я спрятал от греха подальше. А куда − и сам не упомню.

Базальтов. Погоди. Какой такой лавочник? Ведь третьего дня у меня была драка на Малосадовой улице… Или нет − в Богатяновском переулке!

Тришка.В кабаках − то само собой-с. И на Малосадовой немного повздорили, и на Богатяновском малость поцапались… А лавочник Селёдкин − он тоже само собой-с был-с.

Базальтов (снова принимая учёный вид) . Баста! Как сказал Марк Туллий Катон-младший в своей знаменитой филиппике, обращённой к Публию Овидию Назону: Рубикон перейдён, и к старому возврата больше нет! Вот только схожу завтра ещё разок в игорный дом − надобно будет удвоить, утроить, а то как бы и не усемерить ту сумму, которую мне любезно одолжила Олимпиада Куприяновна. Должен же я жить на что-то или не должен? Да что там мелочиться? Удвадцатерить! Утридцатерить!.. Вот только бы на первых порах перебиться бы как-нибудь. А потом уже, когда стану известным врачом, уважаемым профессором медицины, − вот тогда уже отошлю ко всем чертям все игорные притоны, чёрт бы их побрал, гадость эту! − и займусь зарабатыванием на жизнь более достойными способами… Хотя, и то сказать − разве бы стал Юлий, к примеру, Цезарь или Александр, допустим, Македонский… разве бы стали они колебаться − играть ли им в картишки перед началом великих предприятий или не играть? Так тебе понятно? Отправляйся за лягушками!

Тришка.Осмелюсь доложить, Евгений Иванович, лягушки на ростовской набережной не водятся.

Базальтов. Ну, так налови их где-нибудь по берегам этой нашей речки ростовской − как её, забыл даже… − Темернички! Или вообще − где угодно! Пойми же, дурья твоя башка: лягушки мне совершенно необходимы для моих медицинских опытов. Ведь люди − те же лягушки, и, изрезав и искромсав некоторое количество лягушек, я смогу резать и кро… (запинается) , ну то есть: лечить людей! А что может быть прекраснее этого: лечить людей! Что может быть возвышеннее! Так что поторопись с этим делом!

Тришка (сам себе, собираясь к выходу) . Не поймёшь этих господ. То они картины малюют, то химию какую-то разливают по склянкам, то ковать собирается топором… А теперича − лягушки! Хотел бы я тоже барином быть! (Кряхтя уходит) .

Базальтов (поднимая голову над бумагами) . Ведь этак и вся жизнь может пронестись мимо. И что же я буду в финале? Спившийся, разложившийся неудачник − вот что из меня получится. Но − нет! Не бывать по сему! Дело. Главное − дело! (Усердно пишет.) Ну так за работу же!

Затемнение.

Вспышка света мгновенно выхватывает из тьмы автора, одиноко стоящего на сцене. В руках у него уже известная красная тетрадь.

Автор (обращаясь к Трюффелю, сидящему в первом ряду) . Ну как, годится?

Трюффель. Довольно занятно… А что же − это и всё, что ли?

Автор. Нет. Просто сейчас ваш выход, Мефодий Исаевич! Прошу вас на сцену.

Трюффель. Ничего не понимаю! Это что − новая форма обслуживания по принципу «сделай сам»? Я − ваш заказчик, потребитель, клиент, покупатель, а вы меня же и хотите заставить выпускать нужную мне продукцию?

Автор. Господин Трюффель, как сказал один из ваших агентов на Земле: поменьше амбиций, побольше простого будничного дела! Если вы заинтересованы в конечном результате − защите поруганной чести ваших друзей, то прошу вас на сцену!

Трюффель. Ну, разве что это нужно для пользы дела… Тогда конечно.

Встаёт и выходит на сцену.

Дайте-ка вашу тетрадь, я гляну хоть, что мне нужно говорить и что мне нужно делать.

Берёт тетрадь и, просмотрев указанное автором место, возвращает её владельцу.

Ерунда какая-то. На что вы меня толкаете?

Автор молчит.

Имейте в виду: эти ваши штучки неминуемо скажутся на качестве и размерах того гонорара, на который вы будете потом претендовать!

Автор. Ну и пусть!

Трюффель. А если эта ваша затея обернётся подвохом, то тогда и вовсе: последствия будут для вас весьма и весьма…

Автор. Никаких подвохов. Всё честно.

Трюффель. Честно-нечестно − для нас это не главное. Ладно уж − давайте примемся за работу!

Обоих поглощает тьма.

Комната Базальтова. Хозяин её всё так же пишет за своим столом, но одет он уже не в свой домашний халат, а в платье приличное и строгое. На столе перед ним горят свечи. Большая часть квартиры погружена во мрак.

Базальтов. Где же Трифон? Скоро ли он принесёт столь нужных мне лягушек? (Снова пишет и пишет.) Уж не случилось ли с ним беды какой? (Принюхивается.) А?.. Что?.. Чем-то запахло… у кого-то что-то случилось на кухне!.. Но нет! Запах не кухонный, а химический… Пахнет серою и смолою…

Отмахиваясь от назойливых облаков белого дыма, к нему сзади подходит Трюффель. Почтительно покашливает.

А?.. Кто вы?!

Трюффель. Приношу тысячи извинений, что явился без стука. Но дело моё чрезвычайной важности, не терпящее отлагательств.

Базальтов. Но как вы могли проникнуть сюда? Ведь всё было заперто, вроде бы…

Трюффель смотрит на него и молчит. Лицо − каменное.

Или я не запирал?.. Живя в Ростове-на-Дону, нужно всегда запирать двери и даже окна… (Пытается рассмеяться − не получается. Сам себе.) Что это со мною? Ведь я и с турками воевал, и на дуэлях стрелялся − и нечего… А тут − словно бы какой-то ужас подступает к моему горлу… (Громко.) Простите, с кем имею честь? (Почтительно и настороженно встаёт.)