Лев Митрофанов - Балкон для Джульетты

Н е с т е р о в. Опоздали…

А л о в. Бросьте нож, Лапшин! Не двигаться с места!

Ц в е т о в а (наклонившись над Дерюгиным) . Товарищ полковник, он еще жив.

А л о в (Савичу) . Это Дерюгин?

С а в и ч. Дерюгин, гражданин полковник! Точно. Как его полоснули… Бандиты!

А л о в. Немедленно доставить в больницу! А этих двух — в машину.

Н е с т е р о в. Слушаюсь, товарищ полковник!

А л о в. Вот и окончилась наша «головоломная» операция: «Человек с двумя лицами»! И конец ее закономерен.

Гаснет свет.

Б е л о г л а з о в, 40 лет.

К с е н и я, 35 лет, его жена.

И р и н а, 16 лет, его дочь.

С у м н и т е л ь н ы й, 65 лет.

М а к с и м М а к с и м о в и ч, 50 лет.

В а л е н т и н а, 40 лет, его жена.

С е м е н С е м е н о в и ч, 50 лет.

Л а р и с а П а в л о в н а, 38 лет.

К у к у ш о н о к, 25 лет.

К а т е р и н а, 25 лет, его жена.

П е т р П е т р о в и ч, 35 лет.

Время действия — наши дни.

Раннее летнее утро. Детская площадка во дворе одного из пригородных районов. Здесь врыт в землю покосившийся «грибок», под ним круглый столик и скамейки, рядом ящик с песком и доска-качели. Площадку обрамляют несколько чахлых кустарников и цветочная грядка.

Двор упирается в новостройку: видны силуэты высотных жилых зданий, стрелы подъемных кранов, вспышки электросварки.

На площадке появляется С у м н и т е л ь н ы й, он в морской фуражке, в форменном белом кителе и пижамных брюках. На плече его какой-то предмет, который он аккуратно ставит на землю. Это огромный, почти двухметровый, медный, начищенный до блеска пароходный гудок. Разгладив ладонью свои пышные усы, Сумнительный дергает за кольцо на цепочке — вслед за облаком пара раздается сиплый, прерывистый гудок.

И почти тотчас же слышатся возмущенные людские голоса, хлопают двери, появляются жильцы.

Л а р и с а. Нет, это бог знает что такое. Он сведет нас всех с ума!

С е м е н С е м е н о в и ч. Варвар, пещерный неандерталец! Выбрасывает из кровати солидных людей!

М а к с и м М а к с и м о в и ч. Его водой холодной из ведра окатить надо!

С у м н и т е л ь н ы й. Подъем, граждане, девятый час.

Л а р и с а. Между прочим, сегодня суббота, выходной день, и каждый из жильцов волен распоряжаться своим временем как ему заблагорассудится!

С у м н и т е л ь н ы й. Будущее за нами, кто рано встает, Лариса Павловна.

П е т р П е т р о в и ч. Скажите, Иван Иванович, как вы умудряетесь извлекать из этого чудовища подобные звуки?

С у м н и т е л ь н ы й. А я в него кипяток заливаю и над газом держу, пока пар силу не наберет.

П е т р П е т р о в и ч. Остроумнейшее техническое решение, это я вам говорю — математик.

С е м е н С е м е н о в и ч. Сдать в утильсырье в принудительном порядке, с милицией!

С у м н и т е л ь н ы й (поглаживает гудок) . Подарок с именной надписью. Вот: «Капитану «Громобоя» от благодарной команды». Это когда я на пенсию уходил, а буксир наш на слом списали. У сухопутной половины человечества под ухом будильник, а у моряка пароходный гудок. И сигналы он подает не зазря, товарищи, а только тогда, когда опасность чувствует, тревогу то есть.

С е м е н С е м е н о в и ч. Какая еще опасность? Что за тревога? (Понижает голос.) Кто-нибудь… когда-нибудь… уже есть что-нибудь?

М а к с и м М а к с и м о в и ч. Бросьте, старик из ума выживает. Фуражка на твоей голове еще держится, несостоявшийся адмирал, а вот креста на тебе нет, это точно.

Жильцы расходятся. Остаются только Сумнительный и Лариса, она делает гимнастику.

С у м н и т е л ь н ы й. Энергии в тебе, Лариса Павловна…

Л а р и с а. Незамужняя. А возраст критический.

С у м н и т е л ь н ы й. Даже в собственной квартире тесно…

Л а р и с а. Вещами все захламленно. Муж мой бывший мебельным магазином заведовал, из-за каждой импортной «стенки» на стену лез.

С у м н и т е л ь н ы й. Точно: избыточный прирост семейного бюджета приведет семью к катастрофе.

Л а р и с а. Скоро нашу халупу снесут, квартиру в новом доме получу, половину барахла выкину.

С у м н и т е л ь н ы й (жест на новостройку) . Да, грех в такие хоромы старье отжившее с собой тащить.

Л а р и с а. И я говорю: сдали бы вы свою пароходную сирену в морской музей, а?

С у м н и т е л ь н ы й. Почета такого не заслужил, табелем о рангах не вышел.

Л а р и с а. Под топор да на плаху вашу реликвию! (Закончив гимнастику, уходит.)

С у м н и т е л ь н ы й. Благодарить должны пенсионера Сумнительного за то, что с утра в вашу тихую заводь булыжник кинул, — теперь круги по воде пойдут. Жизнь, она должна быть с нервом, с дрожью, как палуба корабля в шторм.

Появляется К у к у ш о н о к, он катит перед собой детскую коляску, из которой торчат сумки, авоська с молоком.

К у к у ш о н о к. Салют адмиралу!

С у м н и т е л ь н ы й. Образцовому отцу семейства земной поклон! С зарей встаешь, за полночь ложишься, спишь-то когда?

К у к у ш о н о к. Вот в люди своих двойняшек — Кольку с Зинкой — выведу, тогда и отосплюсь.

С у м н и т е л ь н ы й. Хитро.

К у к у ш о н о к. Что родить?! Это дело нехитрое, а вот воспитать двойню…

С у м н и т е л ь н ы й. Я о коляске: ловко ты ее для хозяйства приспособил.

К у к у ш о н о к. А работник цирка должен обладать выдумкой: с этой колесницей я все без очереди беру.

С у м н и т е л ь н ы й. Не жалуешься?

К у к у ш о н о к. На что?!

С у м н и т е л ь н ы й. На судьбу, на супругу, вообще?

К у к у ш о н о к. Что вы все меня за убогого принимаете? Да, за бабу в доме: мою, стираю, нянчу, у прилавка трусь! Потому как жена — с ненормированным рабочим днем — таксист. А я, может, счастлив.

С у м н и т е л ь н ы й. Третий год в цирке, а все униформист, никак в актеры не выбьешься. А почему?

К у к у ш о н о к. Погодите еще, Геннадий Кукушонок свое слово на арене скажет!

С у м н и т е л ь н ы й. Скажешь. А пока супруге скажи, чтобы она тебе хотя бы на один день отгул дала. А то ведь жильцы в профсоюз пожалуются.

К у к у ш о н о к. Эх, выковырять бы из тебя все то бесовское, что ни тебе самому, ни другим покоя не дает, стал бы умилительным старичком, и бабка бы твоя не нарадовалась.

С у м н и т е л ь н ы й. А я, может, потому козлом на всех прыгаю, что сам смерти боюсь. Это только дураки говорят, что старикам умирать не страшно. Брешут! Все наоборот: молодым умирать обидно, они еще цену жизни не знают, а старику во сто крат горше, потому как жизнь эта вдоль и поперек изъездила, ты ее, милую, и в славе, и в падении познал. А сколько растерял, упустил, разбазарил — ахнешь только: чего ж это я раньше, мерзавец, себя на всякую мелочь тратил?! Вот и хочу других предостеречь, потому и кусаюсь.