Александр Кургатников - Практически счастливый человек

Наталья Борисовна молчит.

Мне кажется, Наташа, я здорово сдал. Сказали бы мне сейчас: ступи вон на ту половицу — и ты исчезнешь. С удовольствием! Вон на ту! (Пошел, глядя на ту половицу.)

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а (вскочила) . Гена!..

Усольцев стоит. Прислушивается к чему-то.

(Тихо.) Гена. Я прошу, ты ничего не воображай: кто он, что… Обычный человек, ни в чем особо не преуспел…

У с о л ь ц е в. Слишком большая роскошь для меня — гадать, рыжий он или в очках. (Прислушивается.)

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Нет. Не могу врать. Ты, конечно, понял, кто он? Не хочу, чтобы между нами еще что-то стояло…

Усольцев молчит.

Это был, конечно, он, Гена… Гусляров.

Молчат оба.

Прости. Мне не следовало это говорить…

У с о л ь ц е в (удовлетворенно: прислушивался не напрасно). Севка пришел.

З а т е м н е н и е.

Лестничная площадка.

На подоконнике кто-то спит внутри огромного тулупа. Появился С е в а.

С е в а. Эй, мужик! Рай проспишь. Петр Васильевич? Еще раз приветствую. Отец здесь?

З а м ы ш л я е в (вскочил) . Бежать надо… (В спешке.) Ты передай отцу… Петя поехал… Петя все учтет.

Вдруг одним движеньем сорвал с гитары мощный аккорд — и, наверное, струну — и загромыхал вниз.

Г о л о с Г а л ю с и. Ой, Севка… Брошу я тебя, честное слово. Найду себе солиднячка — интеллигентного, пожилого — лет сорока… (Появилась.) С несложившейся личной жизнью и сложившейся общественной…

С е в а. Отец — здесь. (Пошел.)

Галюся за ним. Не зажигая света, остановились.

С е в а (неуверенно) . Батя. Петя тебя не дождался… Сказал, что все учтет… (Тихо.) Почему они молчат?

Свет гаснет.

Темно. И вдруг с утренней петушиностью звонит будильник. Свет. Вошла Н а т а л ь я Б о р и с о в н а с чайником. Накрывает на стол. Слышится бодренькая мелодийка из передачи «С добрым утром».

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а (обыденно весело) . Гена, у тебя очень мало времени.

Вошел У с о л ь ц е в, причесывает влажные волосы; насвистывая, достал бутылочку коньяка, добавил в чай.

У с о л ь ц е в (в ответ на взгляд Натальи Борисовны) . От бронхита, исключительно.

Несмотря на кажущуюся бодрость, вид у обоих утомленный, яркий свет режет глаза.

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Гена (слегка прикрывает глаза ладонью) . Пока они все не появились… Я все-таки хочу понять, как мы дальше. Скажи.

Появился С е в к а: полуодет, тащит свою спортивную сумку, из которой свисают джинсы.

С е в а. Всю ночь промаялся. Жар от моей супруги… Папа. Ты уезжаешь в Дальнюю Гавань?

У с о л ь ц е в. Так точно.

С е в а. Ты решил лететь самолетом? Папа. А как же… (Замолчал.)

Вошла Д а ш а, стоит.

У с о л ь ц е в (Даше) . Почему так рано?

Д а ш а (сухо) . У меня много дел. Пойду в школу. Надо покормить мышей, без меня никто ведь не позаботится.

Вошла Г а л ю с я. Она еще не вполне проснулась.

Насколько я понимаю, папа, ты забыл все те глупости, которые говорил вчера? Я тоже забыла. Я буду делать доклад. Все пойдет так, как будто вчерашнего дня не существовало. Правильно?

Заглянул В а л е р и к.

В а л е р и к. Утро доброе. (Вид отчаянный: добьюсь или погибну.) Варю кофе. (Стоит, в руке у него папка.)

У с о л ь ц е в (не глядя) . Все в сборе? Ладно, к черту. (Вышел.)

Все стоят молча. Все чем-то похоже на вчерашний вечер, когда Усольцев уходил к матери. Вошел Усольцев, как вчера, — на ходу надевая пальто.

Обойдусь без такси. Сейчас — на автобус, к матери, заберу чемодан и — в аэропорт. Если не отложат по техническим причинам — буду в Дальней Гавани раньше Пети.

Д а ш а (почти надменно) . Первое. Ты правильно поступил, что едешь. Второе. Пиши мне до востребования. (Помолчала.) Еще одно. Вот они (кивнула в сторону матери, Севки — всего мира) считают, что рождены для счастья. Как нас учат в школе: «Мы рождены для счастья, как птицы — для полета». Я думаю, папа, это не так. Все гораздо проще. Мы рождены, чтобы работать, а потом умереть. Понимаешь? И когда это себе скажешь, сразу становится легче. (Помолчала.) Привет Пете. По-моему, он хитрый — ты с ним не дружи. (И в первый раз — улыбнулась.)

Усольцев быстро вышел. С одной стороны двери стоит угрюмый Севка. С другой — печальный Валерик.

У с о л ь ц е в (достал пачку денег, отдал Севке) . Бери и — привет Москве.

Усольцев посмотрел на Валерика.

Дерьмо ты написал. Я тебя не обманывал. По-моему, ты и пристаней не видел. Приезжай к нам на Волгу летом… (Помолчал.) Ладно. Давай твое сочинение. Доделаю, что смогу, и вышлю. Вместе с отзывом. (Хлопнул Валерика по плечу.) Благодарность — в предисловии.

На лестничной площадке Наталья Борисовна и Усольцев остановились.

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Гена. Происходит что-то чудовищное… Надо все отменить. Тебе надо уволиться, как ты хотел… Поискать что-то новое. Представь: опять те же лица, те же отношения. Разве что-нибудь изменилось за эту ночь?

У с о л ь ц е в. Нет, Наташа, отменять не станем. Зачем? И потом мне даже интересно понаблюдать, как все дальше будет. С Димой Можаровым, с Петей. Со всеми нами. Чем кончится. Такой эксперимент. На себе.

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Со мной ты тоже проводишь эксперимент?

У с о л ь ц е в (негромко) . А-а-а. Кричать буду. Хватит, Наташа. Для одной ночи достаточно. Что мы еще можем сказать друг другу?.. Мы обсуждали, мы спали, мы плакали… Если б ты знала, Наташа, с каким счастьем я думаю сейчас о самолете, о Дальней Гавани, о том, что будут какие-то незнакомые люди… Мне пора, Наташа.

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Ну, что ж, Гена… Как говорится, счастливого пути.

З а т е м н е н и е.

Послышалась мелодия металлически четкая, как фраза часов с боем.

…Сева сидел на корточках, читал газету и слушал музыкальную шкатулку. Остальные стояли.

Н а т а л ь я Б о р и с о в н а (вошла) . День еще не начался, а я уже усталая-усталая. (Стоит.)

Г а л ю с я (тихо) . Вот странно. У меня сейчас такое чувство, как будто мы все должны начинать жизнь по-новой. Не только мы с Севкой, но все. Понимаете?

Д а ш а. Я вернусь очень поздно. (Ушла.)

В а л е р и к (вот теперь ему не по себе) . Пора и мне… собственно, дел особых нет, но… Состыковались вчера с директором книжной лавки — продолжу отношения… Поброжу без цели — лучший кайф. А без кайфа, как говорится, нет лайфа…

Наталья Борисовна молчит.

Все просто, Наташа. Женился в третий раз. Нужны деньги, книга, должность… Все элементарно. (Ушел.)

Галюся постояла, тоже ушла.

С е в а (весело-яростно) . Читала? (Хлопнул по газете.) Опять кинули ему премию. (Встал, смотрит на портрет.) Во всем везет человеку. И, судя по твоим рассказам, всегда везло! Даже у вас в бражке… Теперь я начинаю понимать — почему. У него есть, по-моему, такой эгоизм — здоровый, творческий. Когда ничто не важно. И никто. Важно только одно: то, что ты делаешь, цель. И если этого эгоизма в тебе нет, — пиши пропало. (Засмеялся.) Вот посмотришь — я еще восстановлю престиж фамилии Усольцевых. Слышишь, мама!