Леонгард Франк - Пьесы [Авторский сборник]

Убийца (спокойно протягивает ему маленькую подушечку; деловито, словно между прочим) . Положите сюда мою голову и пошлите матери по почте. Говорят, нары здесь такие жесткие…

Тюремщик (не без удивления кивает головой) . Да-да. (Уходит с подносом.)

Убийца подходит к табуретке, с лукавым взглядом опускается на колени, кладет голову на нее в профиль так, как это будет делать на плахе, затем мгновенно поднимает голову, снова медленно и осторожно кладет на табуретку, только теперь на левую щеку, и косит глазами на воображаемый, занесенный над ним топор. Слышатся приближающиеся шаги. Убийца поднимает голову, прислушивается, вскакивает, подходит к рампе и с веселым любопытством смотрит на дверь.

Входят тюремщик, прокурор, защитник, второй присяжный, все в черном, и одноглазый, одетый в серый костюм.

Убийца (радостно удивленный) . Ах, это вы! (Направляется к вошедшим и, улыбаясь, протягивает им обе руки.)

Тюремщик отводит ему руки назад и надевает наручники.

(Не сопротивляясь, продолжая улыбаться, прокурору.) Скажите, господин прокурор, вы обедаете в ресторане?

Прокурор (растерявшись) . Да.

Убийца. И у вас там, конечно, есть салфетка с кольцом?

Прокурор смущенно кивает.

Мне бы очень хотелось узнать: вы и сегодня будете вытирать тарелку для супа свернутой салфеткой?

Прокурор делает тюремщику знак. Тюремщик хочет увести убийцу.

Одноглазый (потеряв самообладание, делает последнюю отчаянную попытку спасти убийцу и бросается между ними. Прокурору, с отчаянной мольбой) . Заклинаю вас, вы же не можете, не можете казнить сумасшедшего!

Убийца улыбается, с любопытством прислушивается, словно речь идет не о нем.

Прокурор (взяв себя в руки, деловым тоном) . Господин судебный эксперт еще раз подтвердил, что осужденный абсолютно нормален. (Не обращая внимания на застывшего в отчаянии одноглазого, делает знак тюремщику.)

Сознание убийцы вдруг снова проясняется. Он понимает, что ему предстоит. Тюремщик хватает его, он дико вырывается, кричит изо всех сил; его тащат из камеры. Все уходят.

Дверь остается открытой. Крик удаляется. Одноглазый, оставшись в камере, без сил падает на нары, безудержно рыдает, раскачиваясь всем телом. Встает, беспомощно ходит по камере, зажав уши, чтобы не слышать крика; снова падает на нары, дико оглядывается по сторонам. Трогает маленькую белую подушечку, прячет в ней лицо, когда снова раздается крик, полный смертельного страха. Крик затихает.

Тишина. Вдруг издалека снова раздается дикий, протяжный крик ужаса. Одноглазый, широко раскрыв глаза, прислушивается. Крик внезапно смолкает, как обрубленный. Одноглазый падает на колени перед табуреткой и кладет на нее голову так же, как недавно это делал убийца. Потом без сознания падает на пол. Лежит неподвижно. Абсолютная тишина.

Занавес

Karl und Anna 1929 г.

пер. Т. Путинцевой

Действующие лица:

Карл.

Рихард.

Анна— жена Рихарда.

Первый военнопленный.

Второй военнопленный.

Надзиратель.

Мария— подруга Анны.

Сестра Марии.

Муж сестры Марии.

Солдаты, Часовые.

Июль 1917 года. Русский лагерь для военнопленных на границе между Европой и Азией.

Внутренность низкого сарая без окон. В глубине — широкие, криво висящие ворота, правая половина открыта. Ворота открываются внутрь. Сарай широкий. У стены справа параллельно рампе стоят две узкие походные койки, покрытые старыми попонами. Слева — еще две койки вдоль стены. Посередине висит керосиновая лампа с железным абажуром.

В левом углу, в глубине, стоят и висят всякие инструменты, лопаты, кирки, топоры.

Через раскрытые ворота виден забор с колючей проволокой, он тянется наискось вдоль ворот. На заднем плане, снаружи, виднеется часть лагеря, теряющегося вдали. На всем — красный отблеск заходящего солнца.

Из глубины сцены по эту сторону забора появляются Карл и Рихард с кирками и топорами на плечах, одетые в потрепанную форму немецких солдат. Они хотя и не очень похожи друг на друга, но оба одного роста, у обоих темные лица, как у всех рабочих-металлистов. Вид у них одичавший. Окладистые бороды. Рихард тяжеловеснее и старше, ему под сорок. Диалог между Карлом и Рихардом ведется в замедленном темпе, в соответствии с настроением и всей ситуацией первого действия. Их мысли и разговоры вот уже три года вертятся вокруг одного и того же. Вдоль забора ходит часовой в русской форме. В руках у него винтовка с примкнутым штыком. Приблизившись к ним по ту сторону колючей проволоки, останавливается, прислоняет винтовку к забору, вынимает из кармана коротенькую трубку и кисет, сует трубку в рот, хочет насыпать табак на ладонь, заглядывает в кисет, вытряхивает его — пусто.

Карл (в знак приветствия прикладывает указательный палец к фуражке, вынимает кисет из кармана и жестом показывает русскому часовому, что насыплет ему табаку) . Табак, товарищ? Табак, камрад?

Часовой. Если дашь, товарищ. (Настороженно оглядываясь, протягивает руку через забор.)

Карл насыпает ему табак в руку.

Спасибо, спасибо.

Карл. Ничего, ничего!

Карл и Рихард подходят к воротам, входят в сарай, медленно идут к рампе. Карл поддерживает уставшего, хромающего Рихарда, берет у него кирку и топор и кладет их вместе со своими на переднюю койку. Рихард осторожно садится на краешек койки, Карл — рядом с ним, он спокоен и равнодушен, как человек, который уже несколько лет делает одно и то же без всякого к тому интереса.

Рихард (задирает штанину до колена и снимает с ноги грязную повязку) . Один из новых пленных сказал…

Карл. Что он был очень рад попасть в плен, да? Сначала они все так говорят. Ну ничего, потом порадуется…

Рихард. Нет, он из Берлина, говорит — дома курят сейчас картофельную ботву.

Карл (не поднимая головы) . А мы и до войны не курили ничего лучшего.

Рихард. А лагерь наш сейчас здорово переполнен! Уж больше тысячи, поди? И все немцы!.. Интересно, сколько времени продлится еще это свинство? Скоро три года, дружище, три года, как мы торчим здесь.

Карл (равнодушно) . Если бы они нас не взяли в плен сразу же, в сентябре, нам бы не пришлось сидеть здесь так долго.

Рихард. Ты что, еще шутишь? Тебе все нипочем?