Эдвард Радзинский - Дочь Ленина. Взгляд на историю…

Выходит Аня.

КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ. До свиданья, Ирина, до свиданья, молодые люди,… Рожки да ножки.!. (Уходит.)

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА (выходя в коридор) – . Чай готов!.. А где же?…

ИРИНА. А он сумасшедший. И вообще мне кажется, что я здесь одна – нормальная. Дом разрушен! Ужин не готов…

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Ужин готов.

ИРИНА. Аня, которая не отходит от телефона, как я ее ни прошу!.. И наконец, вы, тетя (расхаживая по коридору), вы – старая женщина, но вы ходите на высоких каблуках.! Вы плохо видите, но вы не носите очков! Как же, это вас старит! Вы – моя бабушка, но я вас должна называть тетей. Нет, это повальное безумие!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА. Ирина… Ирина…

ИРИНА. Теперь вы вообразили, что пишите какую-то книгу о Саре Бернар!. И вы верите что когда ее напечатают, о вас снова вспомнят… и пригласят вас снова играть… Но хочу вас успокоить – её не напечатают. И вас никуда никогда не пригласят Потому что вы ста-рая!! Вы были знаменитой, но сорок… сорок лет назад! Вы ста-ра-я! Нет, все, все вокруг сумасшедшие!

НАДЕЖДА ЛЕОНИДОВНА (глухо). Я отвечу тебе… (После паузы.) Саре Бернар было пятьдесят. Она играла Жанну д’Арк, которой было восемнадцать. Пьеса начиналась с допроса Жанны, и первая фраза была: «Сколько тебе лет, Жанна?» И Бернар должна была ответить: «Мне восемнадцать!» И весь Париж съехался посмотреть на позор пятидесятилетней Бернар. Раскрылся занавес, и она вышла. Судья спросил: «Сколько тебе лет, Жанна?» И она обвела глазами затаившийся партер, готовую взорваться галерку, будто прося прощения. А потом выкрикнула, гортанно, с вызовом: «Мне восемнадцать лет!» И они заревели от восторга. Они поняли: актрисе всегда восемнадцать лет. Да, хочу играть! И буду всегда хотеть! И никогда не признаюсь, что я старуха, и буду ходить на каблуках! И не буду носить очков! Потому что я – Актриса, даже если я твоя прабабушка! (Ирина стоит спиной, и плечи ее чуть вздрагивают. Так что может показаться, что она плачет.) Что ты, Иринушка?!

ИРИНА (после паузы, обернулась, спокойно). Вы даже здесь не смогли удержаться от мелодрамы, тетя!

В Павильоне № 2.

Режиссер и Спонсор в гриме Ленина.

ФЕКИН. (читает сценарий) «В коридоре Аня подходит к телефону, набирает номер.

Звонок в квартире Нечаева.

Одновременно со звонком Ани начинается сцена Нечаева и Трофимова.

РЕЖИССЕР. (Спонсору) Читайте текст Трофимова.

Спонсор читает текст.

ТРОФИМОВ. Звонят. Может подойдешь к телефону?

НЕЧАЕВ. Не хочу. Устал.

ТРОФИМОВ. По моему у тебя сложная личная история!

Нечаев молча ставит на стол бутылку и стаканы. Разливает.

ТРОФИМОВ. Ну, за тебя! Эх, Федюха, все пройдет. Вся эта бодяга забудется. И останется только то, что учились с тобой когда-то вместе во ВГИКЕ… И даже хотели вместе снимать. Будь здоров! (Пьет.) Значит, вопрос – что тебе делать сейчас? (Засмеялся.) Газет ты, конечно, не читаешь… что происходит в стране не понимаешь. Какие газеты?! Вы, когда картину снимаете, алфавит забываете. Короче, твой джаз, эти кретинические вздохи, – как это называется?

НЕЧАЕВ. Это называется – пародия.

ТРОФИМОВ. Я понял, что это пародия. Путаник Кирилл Владимирович понял А простой советский человек то бишь Марь Иванна… Иванова не поймет. Короче, был джаз, нет джаза. Затем эпизод «Ночью». (Пьет.) Когда твои герои, говоря деликатно, сходятся… И сам факт, что твои герои так быстро сходятся… Понимаешь мы особая страна… Сегодня у нас – нельзя, значит ничего нельзя. Завтра– можно, значит все можно… Поверь если наши геронты вдруг разрешат секс, завтра появится статья в «Правде» «Почему плохо с сексом в Березовке». Но сегодня… Короче, эпизод «Ночью» ты вырезаешь.

НЕЧАЕВ. Это ты вырезаешь…

ТРОФИМОВ (ласково). Нет, я тебе советую, а ты уж сам вырезаешь… Но это все частности. Эх, если бы дело было только в ножницах…» (Смеется.) Эх, Федюха, коза-дереза, упрямые глаза… Идет студеное время. Сколько мы их с тобой перевидали. И пройдет сейчас только верняк. (Вскочил. выкрикнул дискантом.) Лупит дождик – хорошо; бьют по морде – хорошо, Все на свете хорошо! Вот что сейчас пройдет! «Пришла зима настало лето – Спасибо Сталину за это». Это наши отцы. «Пришла зима, настало лето. Спасибо Партии за это»… Это мы с тобой… Я не знаю кого будут благодарить наши сыновья, но кого– то непременно будут… У нас без этого нельзя, у нас без этого, как без снега, земля вымерзнет. Представь себе огромную задницу. Что это? Власть Родная. Все подходят и от души, от сердца прикладываются. Что мы требуем от вас-от самых талантливых?. Того же! Но только более квалифицированно!

НЕЧАЕВ. Ты выпил!.

ТРОФИМОВ. Я разрешил твой сценарий!. И я люблю твой фильм, как любят уродца– ребенка, только за то, что он твой сын. И, любя, говорю. Сейчас – не время. (Вскочил.) Короче.,… Даю мысль, держи ее за хобот; Ты пишешь короткую бумагу: «В связи с необходимостью внести поправки в сценарий, прошу съемки временно. приостановить». Пройдет время, снова потеплеет… Ну, что ты смеешься?

РЕЖИССЕР. Как я тебя знаю… Ты хочешь быть сразу – и начальником, и человеком…

ТРОФИМОВ. И это – нелегко.

НЕЧАЕВ. А про личную историю я сейчас тебе расскажу. Потому что тогда нам будет легче с тобой договориться. Значит, так. Есть человек… вернее, не человек, а режиссер. Это – на пути к человеку. И он мучается. (Насмешливо.) Постоянная проблема: так ли он творит, не так ли. И хочется ему с кем-то поделиться. Пей, проехали! И есть жена. Несчастная, издерганная. Ну, в общем, жена. И в результате он поделился творческими исканиями…

ТРОФИМОВ. С красивой девушкой.

НЕЧАЕВ. Браво И кончилось все это… Ты опять догадлив… тем, чем должно кончится… И когда она протянула руки, когда шептала «До свиданья! До свиданья!» – он вспоминал, как всего сколько – то лет назад его жена была точно такой же потрясающей девушкой. И он так же смертельно любил ее руки, ее колени… Ну почему все это ушло?!

ТРОФИМОВ. А дальше… с девушкой?

НЕЧАЕВ. (Помолчал.) Да… Зачем я тебе это рассказываю?. И в результате наш режиссер не только не знал, как снимать, он уже не знал, что снимать. А на хрен это кино о любви? Любовь, даже самая несчастная, все равно праздник… Это – история для восемнадцатилетних! А вот есть другая история. Она наступает потом, когда один интеллигентный человек превращает жизнь другого, тоже интеллигентного и когда-то любимого, чудного человека… в нечто обыденное и сварливое. Он убийца! Ты понимаешь это? И может быть, об этом надо снимать. О конце «праздника». О преступнике убившем (Вновь насмешливо.) И все это нормально «Семя, чтобы прорасти, должно истлеть!» Все это банальность… Речь о другом. О том, как в разгар всех этих мучений приходишь ты – и все прекращается. Оказывается, все метания от лукавого! С жиру! А все гораздо проще: нужно думать только о том, чтобы выжить! И чудом доснять до конца!