Сергей Ермолинский - Синее море

Б л у д о в (шепотом) .

М и х а и л П а в л о в и ч. Ффф! Даже в памяти держать неприлично! Бога моли, что комедия твоя была не дозволена! Счастье твое, что она ушла в безвестность, твое счастье!

Г р и б о е д о в. Не божеским милосердием, а попечением правительства, ваше высочество, я был избавлен от позора оказаться еще и автором.

М и х а и л П а в л о в и ч. Автором ты был, отрекаться поздно. Но отныне, слава богу, об этом не узнает никто. Но… Но дружба с бунтовщиками, поднявшими руку… меч кровавый!.. На кого? Только чистосердечным рассказом об их преступных замышлениях, только чистосердечной помощью высочайше утвержденному Следственному комитету, только откровенностью ты можешь доказать свое раскаяние!

Г р и б о е д о в. Но, ваше высочество, мне решительно не в чем раскаиваться.

М и х а и л П а в л о в и ч. Это все, что ты можешь сказать?

Г р и б о е д о в. Все, ваше высочество.

Л е в а ш е в. Все?

Г р и б о е д о в. Все, ваше превосходительство.

Л е в а ш е в. В таком случае еще не все в обстоятельствах вашего дела, коллежский асессор Г р и б о е д о в. Следственный комитет располагает… (Повернулся к Блудову.)

Б л у д о в (Грибоедову) . Итак, вы заявили, что ничего о существовании Общества не знали и не ведали. Однако… (Ищет в бумагах.) «…Ничего не зная… никакого собственного мнения…» Вот. В своих показаниях князь Оболенский, названный вами в числе ваших знакомых, заявил, что вы были приняты в Общество до отъезда своего из Санкт-Петербурга в мае тысяча восемьсот двадцать пятого года.

Г р и б о е д о в. Да. Именно тогда я был принят в Общество.

М и х а и л П а в л о в и ч. Ну, брат, не взыщи!

Г р и б о е д о в. Именно за три дня до своего отъезда в мае тысяча восемьсот двадцать пятого года я был принят в Общество любителей российской словесности.

Б л у д о в. Какой… словесности?!

Л е в а ш е в (Грибоедову) . Я вижу, что для вас даже и то, что происходит с вами, не более как смешная комедия.

Г р и б о е д о в. Отнюдь! Но неужели вы полагаете, что человек должен так скоро расстаться со своим оружием, которое для него не только защита, но и честь!

Л е в а ш е в. Молчать!

М и х а и л П а в л о в и ч (укоризненно) . Генерал! (Грибоедову.) Я рад, я очень рад, что и это оказалось вздором. (Встает.) Уведите его.

Г р и б о е д о в (устало) . Я прошу об одном. Я прошу о скорейшем решении, все равно каком, лишь бы скорейшем. (Опускает на глаза повязку.)

М и х а и л П а в л о в и ч. Иди.

Конвойный уводит Грибоедова.

Л е в а ш е в. Он получит скорейшее решение! Ваше высочество, в бумагах Следственного комитета недостача писем и бумаг, о которых было нам доподлинно известно. Но в этом ли дело? Хитроумное поведение Грибоедова не требует доказательств.

М и х а и л П а в л о в и ч. Вы думаете?

Л е в а ш е в. Нужны ли нам материалы, раз решено изобличить его? И в этом случае, как и в других подобных?

М и х а и л П а в л о в и ч. В этом случае будет иначе.

Л е в а ш е в. Помилуйте, ваше высочество…

М и х а и л П а в л о в и ч. Сам государь император Николай Павлович благосклоннейше выслушал ходатайство графа Ивана Федоровича Паскевича о Грибоедове.

Л е в а ш е в. Быть может, за неясностью обстоятельств, и не наша ли священная обязанность…

М и х а и л П а в л о в и ч. Наша обязанность — понять. По сию пору на Кавказе главноначальствует генерал Ермолов… (Взгляд на Блудова.)

Б л у д о в. Это он, богом клянусь, это он виновен в предупреждении Грибоедова, и вот нет писем, нет бумаг!

М и х а и л П а в л о в и ч. В этом ли суть? (Повысив голос.) Ермолов забыл, что Кавказ — не его вотчина, а государева! Быть там графу Паскевичу!.. Трудная миссия — в делах азиатских разбираться. А Грибоедов в них весьма искушен — что в Грузии, что в Персии… (Прищурился.) Жена графа, Елизавета Алексеевна, как ему приходится — кузиной? А он, стало быть, графу — шурин?

Л е в а ш е в. Но он же преступник, ваше высочество! Гораздо более преступник, чем многие из названных лиц! Литератор! Его комедия возмутительна! Он пишет, его не дозволяют к печати, а стишки его разгуливают по свету. И ведь он еще будет писать и напишет, бог знает что напишет…

М и х а и л П а в л о в и ч. Вы полагаете?

Б л у д о в (листая бумаги) . Опять ложь. В Общество российской словесности он вступил отнюдь не в мае двадцать пятого, а в декабре двадцать четвертого года…

М и х а и л П а в л о в и ч. Дмитрий Николаевич! Ну и пусть! (Левашеву.) Неужели вы полагаете, что освобожденный Грибоедов будет волен в своей жизни и в своих поступках? Нет и нет. Он будет, Василий Васильевич, состоять при графе, и уж наверно не как автор, поверьте мне. Мне кажется, он получил достаточный урок.

Л е в а ш е в (пораженный) . Освободить?

М и х а и л П а в л о в и ч. Я полагаю. С очистительным паспортом, на что и будет резолюция самого государя императора. И — на Кавказ, обратно на Кавказ, в Тифлис, в Тифлис, и как можно скорее!

Л е в а ш е в. Легок твой бог, комедийный писатель! Хитер, хитер! И, никак, родился под счастливой звездой!

З а н а в е с

Апрель 1828 года.

Санкт-Петербург. Кабинет в квартире Булгарина. Сумерки. Г р и б о е д о в, одетый, спит на диване. В глубине сцены отворяется дверь, и, стараясь двигаться бесшумно, появляется Б у л г а р и н, в халате, с зажженной свечой в руках.

Г р и б о е д о в (не видит его, привстал) . Сон… Опять сон… И как будто из тьмы — Главный штаб, Петропавловская крепость…

Б у л г а р и н. Александр, опомнись! Что с тобой?.. Ты у меня, у своего первейшего друга, у Фаддея Булгарина…

Г р и б о е д о в. Там свеча, тут темно…

Б у л г а р и н. Опомнись, опомнись, что за вздор! Сколько лет прошло! Все переменилось и все забыто…

Г р и б о е д о в (думая о своем) . Да, да, это ты.

Б у л г а р и н. Разумеется, я! У тебя удача, успех! Государь удостоверился, что подозрения против тебя напрасны, и вот ты опять на дипломатической службе. И какой! Тифлис, Армения, Персия! Победоносный мир в Туркманчае, достигнутый силой твоего ума, потряс буквально весь Петербург! Тебя встретили пушечными салютами, ты гость желанный в лучших домах…

Г р и б о е д о в. Постой. (Сидит на диване, покачиваясь.) Я лежал и думал… Три, нет… два года тому назад меня допрашивал тот самый граф Левашев, с которым я обедал сегодня…

Б у л г а р и н. Он очень расположен к тебе.

Г р и б о е д о в. Расположен?.. Постой, еще не все. Был на обеде также и Павел Васильевич Голенищев-Кутузов. Знаешь его?

Б у л г а р и н. Немножко. А что?

Г р и б о е д о в. Не притворяйся — хорошо знаешь. Он как раз и распоряжался повешеньем пятерых, скомандовав: «Вешать снова!», когда один сорвался. Теперь — полный генерал.