Сергей Ермолинский - Синее море

Оно выглядит необыкновенно просторно, ярко-сине, солнечно. Сбоку — отстроенный заново дом, свежевыбеленный. За изгородью — новенький колодец, точно такой же, как был у Любы в третьей картине, молодые деревца посажены у дома.

Некоторое время сцена пуста. Слышен равномерный шум прибоя и скрежет экскаватора. Появляются Л ю б а и Н а с т е н ь к а.

Л ю б а. Как сердце бьется! Приложи руку: слышишь?

Н а с т е н ь к а. Еще бы. Столько шли. И все в гору, в гору… (Озираясь.) А! Чей-то новый дом. И на дверях замок.

Л ю б а. И колодец.

Н а с т е н ь к а. Совсем как у нас, Люба. Гляди, и вишня посажена.

Л ю б а. Правда, что вишня. И подсолнух. Громадный.

Н а с т е н ь к а. Ага, да. Гляди, дорога-то отсюда уходит вниз. Хутор-то внизу, видишь? Пыль, цемент, какие-то краны. Ну, идем, идем… Они там, внизу!..

Л ю б а. Постой. Сядем.

Н а с т е н ь к а. Ну, сядем… Около подсолнуха сядем.

Сели.

Л ю б а. Даже страшно… Как встреча-то произойдет, а?

Н а с т е н ь к а. Ну, как, как? Обыкновенно — как. Обрадуемся все, а потом будем говорить и перебивать друг друга.

Л ю б а. Что ты! С Василием Ивановичем мы наговоримся, это правда, что наговоримся… Но ведь у него дочка. Какая она?

Н а с т е н ь к а. Почти как я. Ну и что?

Л ю б а. Я всю дорогу думала, на вокзалах, в поездах, и сейчас, когда шли с разъезда. Она большая девочка, нужно, чтобы она поняла, нужно, как никогда, чтобы семья у нас получилась хорошая.

Н а с т е н ь к а. Ой? Кто-то идет! Старичок какой-то!

Входит С т а р и ч о к с п а л о ч к о й.

Л ю б а и Н а с т е н ь к а. Здравствуйте.

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Почтеньице. А ведь как сказать — не узнаю́. За последнее время столько понаехало, что и не узнаю — кто?

Н а с т е н ь к а. Мы только сейчас приехали…

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. А! Только сейчас? Тогда пожалуйте, пожалуйте. Что же вы тут стоите? Перво-наперво пройдемте-ка в исполком, там все и сообразим. Вон. Видите? Это близко. Как начинается улица Советских воинов, на углу площади Садоводов. Тут и есть.

Н а с т е н ь к а. Куда вы показываете? Никакой площади Садоводов я не вижу, и улицы тоже.

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й (громовым голосом) . Как не видите?

Н а с т е н ь к а. Я сказала? Но только в том месте стоит кран и ворочает ковшом. Какая площадь?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Это и есть площадь. Поживете — увидите. Идемте.

Л ю б а (тихо) . Мы приехали к Василию Ивановичу Дробатенко.

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Что? (Страшно оживился.) И с чего ж это я не сообразил! К Василию Ивановичу? Тогда сюда, сюда… А, нет, замок. Я враз. Сидите здесь, дожидайтесь. (Побежал и остановился, недоверчиво.) К Василию Ивановичу? А… Вы что же, одна к нему?

Л ю б а. Нет. Вот еще и Настенька со мной, разве не видите?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Да, да, да! Настенька! Настенька! (Обрадованно бежит, но опять останавливается и опять недоверчиво.) К Василию Ивановичу? Да ведь как сказать… Вы только две к нему? А при вас, между прочим, пацанчик небольшой должен быть.

Л ю б а. Витя. Мы его оставили у начальника разъезда. И вещи. Куда ж было пешком идти?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Верно, верно! Витя! Сидите. Дожидайтесь. (Убежал, проворный.)

Л ю б а. Настя! Они ждут нас. И уже все знают про нас?

Н а с т е н ь к а. Я же говорила, я же говорила!

Возвращается С т а р и ч о к с п а л о ч к о й и деловито пробегает в другую сторону.

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Сюды, туды — тыц, и никого. (Убежал.)

Л ю б а. Они все работают. Ах, дом какой, колодец, руки золотые…

За сценой голос: «Да где же они? Где?..»

Н а с т е н ь к а (в ужасе) . Это — Костя! Люба, Люба, я спрячусь.

Она не успевает этого сделать. Бурей вбегает К о с т я. Он без костылей. За ним, едва поспевая, — С т а р и ч о к с п а л о ч к о й.

К о с т я. Любовь Никитична! Настенька! А мы-то вас ждали! Что вы долго-то так?..

Л ю б а. Пересадки… Поезда… В одном месте мост взорванный.

К о с т я. Да, да, ну и как?

Л ю б а. Доехали.

Н а с т е н ь к а. Ехали, ехали и доехали…

К о с т я. Доехали! (Целует ее.)

И оба оторопели.

Н а с т е н ь к а. Я сказала? Я ничего не сказала.

К о с т я. Наверное, потеряли что-нибудь в дороге или с верхней полки грохнулись…

Н а с т е н ь к а. Грохнулась.

К о с т я. Ну и как?

Н а с т е н ь к а. Ну и так!

К о с т я. А Витюша где, не вижу?

Л ю б а. Мы его на разъезде оставили, у начальника.

Н а с т е н ь к а. И вещи тоже у начальника.

Л ю б а. А… Василий Иванович где же?

К о с т я. Сейчас, сейчас… За вещами и за Витюшей я поеду сам.

Л ю б а. У Василия Ивановича, наверно, минуты свободной нет?

К о с т я. Здесь без дела не ходят. Посмотрите на дом. Ваш дом и колодец. Тоже его рук дело.

Н а с т е н ь к а. Разговоры! Бегите за ним! Не видите, Люба волнуется…

К о с т я. Вижу. Только сначала я должен показать. Становитесь сюда. Глядите. Домов готовых еще маловато. Еще и шалаши есть, и землянки. Видите? Видите, дым? Люди живут. Василий Иванович так и говорил, обязательно, говорил, понаедут, обязательно, говорил, закипит жизнь! Смотрите туда. Думаете, что там строится? Сельскохозяйственный техникум. Чуете, Настенька?

Н а с т е н ь к а. Постойте. Потом про техникум.

Л ю б а. Здоровье-то его как?

К о с т я. Абсолютно здоров. Он так здоров, как никогда. Да и я — костыли побоку, хожу, бегаю, низки в брюках обились! Не только бегаю, танцевать могу: (И, ударив ногами о землю, притопнув, выплясывает веселого гопака.)

Л ю б а. Вот как хорошо. Но постойте, постойте… Ну, а он? Он!..

К о с т я. Он? (Стоит, запыхавшись.) Нет, вы посмотрите! Вон там уже и виноградники возделывают… Смотрите, огороды, бахчи, пасека. Глядите — пасека, пчелы!

Л ю б а. Он и пчелами уже занимается?

К о с т я. Занимался. Не успел.

Л ю б а. Почему — не успел? (Почти вскрикнув.) Да что же вы не говорите ничего, уклоняетесь, молчите?! Что с ним?!

К о с т я. Говорят же вам, живой он, крепче нас с вами. Фу ты, живой, здоровый и все дни для вас одной старался!

Л ю б а. Так почему же вы…

К о с т я. Почему, почему! (Отвернувшись.) Уехал он сейчас.

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Да ведь как сказать… уехал, а может, и не уехал… (Косте.) Нымтырь. Решето гречкосейное. Говорил, не бухай сразу, а с подходцем… ведь — бабы.

Н а с т е н ь к а. Как — уехал? Как — может, не уехал?

К о с т я. А что ж, по-вашему, он мог не уехать?

Л ю б а. На фронт уехал. На фронт?

К о с т я. Нет еще, но скоро должен. Солдат он, Любовь Никитична, не пасечник, рано еще к пчелкам своим возвращаться. Солдат он, воин.

Л ю б а. А разве я думала иначе? Никогда и не думала.

К о с т я. Позавчера, перед тем как ехать к себе в часть, позвал меня и рассказывал. О вас рассказывал. Держал вашу телеграмму и говорил: «Вот Люба какая. Решилась и едет. А я ухожу и невесть сколько еще останусь солдатом… Пусть расцветает мирный день на земле. Скажи Любе об этом, какой у меня солдатский долг перед людьми и перед ней. Она поймет». (Смолк.)