Сергей Ермолинский - Синее море

Л ю б а. Краска сошла, можно закрасить.

С а м с и к о в. Все-таки. Я хотел узнать вашу цену?

Л ю б а. Вот мой брат. Поговорите с ним. Я-то ведь сегодня уезжаю.

С а м с и к о в. Мое дело, конечно, сторона, но слыхал. Простите, не понимаю. Наступили здесь, слава богу, времена почти как до войны. И на станции тихо, и народу поменьше. Куда ж ехать?

Л ю б а. У меня вызов на работу в только что освобожденный район.

С а м с и к о в. Тогда конечно. Сочувствую. (Вздохнул.) Восстанавливать сколько предстоит! До войны мечтали строить всякие новые сооружения. Даже вот поговаривали о таких постройках, как Волго-Донской канал. Представляете? Папиросы даже были такие. А теперь дай бог лет через пятьдесят собраться с силами… Ну что ж, сочувствую. (Алексею.) Восемь стульев и два креслица?

А л е к с е й. Пройдемте ко мне. (Грубо.) Только деньги мне сегодня нужны, ей на дорогу.

Варвара, Алексей и Самсиков уходят. У двери Самсиков задерживается.

С а м с и к о в (понизив голос, Галине Васильевне) . А вы — в Киев? (Вздохнул.)

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. В Киев. (Отвернулась.)

С а м с и к о в. В Киев… В Киев… Снова у каждого человека без конца и краю возможностей!.. А я? Ведь я живописец, на что, позвольте, после войны корова мне, на что она?..

В а р в а р а (появляясь на секунду) . Фе-едя!

С а м с и к о в. Иду. (Уходит.)

Н а с т е н ь к а (Любе) . Противно думать, что он со своей мыльницей будет сидеть на наших стульях. «Пошарпаны»! И еще вздумал твою жизнь обсуждать! (Фыркнула.) Ой, Любка, ты не знаешь, что сегодня на базаре было!

Л ю б а. Что еще?

Н а с т е н ь к а. Там только и разговор что о тебе.

Л ю б а. Слушать не хочу.

Н а с т е н ь к а. Ничего подобного. Вообрази, целые рассказы сочиняют и тебе завидуют.

Л ю б а. Завидуют?

Н а с т е н ь к а. А гадалка, знаешь, которая притворяется слепой и по планетам гадает, так она знаешь что гадает?

Л ю б а. Опять болтаешь, язык без костей.

Н а с т е н ь к а. Она гадает Ганьке Винчуговой, я сама слышала, и говорит: «Терпи, говорит, терпи, близко-близко твое сказочное счастье, будет у тебя, говорит, любовь такая же, как у нашей Сабуновой Любы, Любина любовь…» А бабы стоят кругом, улыбаются и плачут. Утирают слезы, вздыхают и улыбаются.

Галина Васильевна разражается рыданиями.

Л ю б а. Что с вами? Что с вами?

Н а с т е н ь к а (растерянно) . Я сказала? Я ничего не сказала…

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Счастливая вы…

Л ю б а. Успокойтесь. Нашли кому завидовать. И еду-то я как в пропасть. Нет, правда же, правда. Со стороны легко рассуждать. Побудьте на моем месте. Что хорошего? Сорвалась с места, на какую жизнь еду? (Улыбается.)

Г а л и н а В а с и л ь е в н а ( успокаиваясь) . Я и говорю. Я и заплакала оттого, что волнуюсь за вас. (Вдруг.) Вам сколько лет?

Л ю б а. Тридцать четыре. А вам — меньше.

Г а л и н а В а с и л ь е в н а (успокоилась) . Да, меньше. В паспорте у меня неправильно… Мне двадцать девять…

Л ю б а. Вот видите.

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Желаю вам от души, чтобы все было хорошо.

Л ю б а (с той же улыбкой) . В надежде я.

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Так и будет, так и будет, я уверена… (Задумчиво идет к двери, потом вдруг стремительно поворачивается.) В Киев!.. (Бросается к Любе.) Люба! Золотая моя!..

Л ю б а. Что с вами, господи!

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Вас так все любят! На вокзале только и волнуются, кто теперь вместо вас будет?.. И если вы скажете слово…

Л ю б а. Какое слово?

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. За меня. Чтобы взяли меня. То есть чтобы я осталась вместо вас.

Л ю б а. Вы? Вместо меня?

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. Не верите, что смогу? Увидите, еще как!.. И я буду ходить по перрону, улыбаясь каждому, кто только ни обратится ко мне с вопросом, особенно если военные…

Незаметно входит д е д С а б у н о в и останавливается в дверях.

(Продолжая.) Смешно сказать, а ведь обязательно спросят: какая миловидная молодая женщина в фуражке дежурной по вокзалу — волосы у меня будут взяты сзади в сеточку — ходит по перрону, к ней и надо обратиться…

Л ю б а (сурово) . И не смешно совсем. Не останетесь вы здесь. Зачем вам?

Г а л и н а В а с и л ь е в н а (заметив Сабунова) . А!.. Никита Федорович… А мы тут прощались, прощались и расплакались… (Поправляет прическу.) А я, может, на вокзале здесь буду работать. Вместо Любы.

Сабунов молчит, смотрит.

Об этом тоже говорили. И правда, может, останусь… Ах, боже мой, простите, столько дел… (Любе.) Пирожки вам на дорогу приготовлю… Я моментально пирожки делаю. (Ушла.)

Пауза.

С а б у н о в (Настеньке) . А ты чего стоишь как столб? Не видишь, я с ней поговорить хочу.

Н а с т е н ь к а (неохотно) . Иду. (Тоже ушла.)

С а б у н о в (проводил ее глазами, повернулся к Любе) . Уезжаешь?

Л ю б а. Уезжаю.

С а б у н о в. А отца родного ровно у тебя и нет? От других людей узнаю. Наблюдаю, как добро распродаешь. Жду, придешь, объяснишься, говорить будешь…

Л ю б а. Говорить не о чем. Я к тому человеку еду, за которого даже ударить меня посмели.

С а б у н о в. А! Назло мне едешь, назло!

Л ю б а. Назло? О нет. Назло таких вещей не делают. У меня свой долг перед жизнью есть. И уж если я решилась…

С а б у н о в. Решилась! Я помню! Все помню! Серьезному человеку в браке отказала — счастье было верное. И говорила как? Не расчет. А это — расчет?

Л ю б а. Не о том расчете разговор. А раз пришли, так уж как отец и спросите — почему решилась, права ли я? Отвечу.

С а б у н о в. Как отец?.. Думаешь, мне легко было? Ударил, ударил! А ведь я тебя уважал.

Л ю б а. Хорошо. Сядьте. Вот сюда сядьте. Я прочту вам. (Достает из шкатулки письмо.) Прочту, а вы потом скажете.

С а б у н о в. Читай.

Л ю б а. Пишет Василий Иванович мне: «Дорогая Любовь Никитична!..»

Н а с т е н ь к а просовывает голову в дверь и замирает.

(Не глядя на письмо.) Как живем, спрашивает, как вы поживаете. Ловится ли сазан за водокачкой и все так ли трудно на станции, наверно легче стало? Как поживает Витюша, Настенька?.. Потом о хуторе своем…

С а б у н о в. Читай.

Л ю б а (смотрит вдаль) . Разрушен хутор, много домов погорело.

С а б у н о в. Где же жить, коли дома погорели?

Л ю б а. Не у всех крыша есть — у кого и нету. Но будет. Работа у них кипит, а у него, сами знаете, руки золотые.

С а б у н о в. Выздоровел?

Л ю б а. Нет. Подлечиться велели ему. Вот он и дома.

С а б у н о в. А жена?

Л ю б а (тихо) . Померла жена Василия Ивановича.

С а б у н о в (с гневом) . Вот где ты, значит, нашла спасение для своего бабьего счастья!

Л ю б а. Молчите вы! Разве я о том. (Сурово посмотрела на него и склонилась над письмом, читает.) «Дочка моя осталась сиротой, но вы не подумайте ненароком, что в вашей помощи нуждаюсь. Не для того пишу и об этом не думаю. Кругом нас, слава богу, люди…»