Лена Ичкитидзе - Пьесы для театра

ЛЮСЬКА: Так она у вас еще и образованная?

РИТА: Обязательно! Я считаю, что высшее образование просто необходимо. Не важно, работает человек по специальности, или нет, но корочка должна быть. А для женщины главное – это удачно выйти замуж. Пусть муж трудится. А она должна хранить семейный очаг.

ЛЮСЬКА: Вы правы.

РИТА: Вот поэтому я и готовила ее больше к семейной жизни, но вот не сложилось, увы.

ЛЮСЬКА: Какие ее годы! Сколько ей?

РИТА: Осенью будет сорок.

ЛЮСЬКА: Как и моему сыну сейчас. Такая нежная, тихая, скромная. Сколько раз я ее видела и всегда восхищалась ее какой-то неземной бледностью. Она к вам ни разу не приходила накрашенной. Не то, что наша фифа! Очень скромно и корректно держится с персоналом. Мне она симпатична.

РИТА (смущенно улыбаясь): Спасибо.

ЛЮСЬКА: Почему же она не выходит замуж? Она же очень приятная девушка! Неужели за ней никто не ухаживал?

РИТА: Нет, почему же… Это очень трагичная история. Она любила одного человека…

ЛЮСЬКА: Боже, как интересно! Расскажите!

РИТА: Не знаю, смогу ли я. Олечка не позволяет мне говорить об этом. Прошло больше шести лет, но она так трепетно относится к этим чувствам…

ЛЮСЬКА (беря ее за руку и заглядывая в лицо): Пожалуйста! Это так интересно!

РИТА: Ну, хорошо. Вы знаете артиста Бориса Генрихова?

ЛЮСЬКА: Бориса Генрихова?! Конечно! Я видела его в кино, кажется, «Плачущий троллейбус», он там играл главную роль и еще в сериале «Следствие ведут знатоки». Так это он? Весьма импозантный мужчина. Но… кажется, он уже умер?

РИТА: Именно. А видели вы его игру в театре?

ЛЮСЬКА: Нет, к сожалению.

РИТА: Напрасно. В театре он еще более очарователен. Так вот Олечка была влюблена в него.

ЛЮСЬКА: Что вы говорите!

РИТА: Да, да . (Воодушевляясь все больше и больше): Она ходила на все его спектакли, и, представьте себе, в результате, они познакомились. Каждый раз она дарила ему цветы, поднималась на сцену. Однажды он пригласил ее на прогон, ну это спектакль до премьеры, на который приглашают только своих. Мы пошли вместе, сидели в первом ряду. Как он на нее смотрел, вы не представляете, как он на нее смотрел. Он играл роль, а смотрел все время только на мою Олечку. Конечно, и она глаз с него не сводила. Вы верите, я даже не вникла в сюжет пьесы. Я следила только за ними. Это была любовь, такая любовь! После прогона она подошла к нему и оставила свой номер телефона. И он взял!

ЛЮСЬКА (разочарованная историей, в которую мало поверила): Взял, да?

РИТА (не замечая ее реакции): Да! Да! Взял ее телефон!

ЛЮСЬКА: И что, начал названивать?

РИТА (сокрушенно): Нет, к сожалению. Через полгода мы узнали, что он умер…

ЛЮСЬКА: Ага, умер после прогона спектакля… От любви к вашей дочери? А вы узнали только через полгода?

РИТА (не замечая сарказма): Нет, мы узнали случайно, из газет. Олечка собирала о нем все материалы, которые выходили в печати.

ЛЮСЬКА: И что?

РИТА (вытирая набежавшую слезу): Олечка так страдала! Это было немыслимо, – видеть, как она убивается. Она до сих пор не может его забыть.

ЛЮСЬКА: Генрихова?

РИТА: Ну да! Она постоянно ходит к нему на кладбище. Он похоронен на Немецком кладбище, ухаживает за могилой; хранит дома его фотографии и иногда перебирает их. (Всхлипывая) : Я не могу наблюдать за ней, это так трагично!

ЛЮСЬКА (смотрит на нее внимательно): То есть у них ничего не было?

РИТА (не понимая) : Как это «не было»? Я же вам только что рассказала!

ЛЮСЬКА: Нет, я имею в виду отношения: свидания, письма, секс, в конце концов!

РИТА: Вы что?! Какой секс? Моя дочь – девственница!

ЛЮСЬКА: Так ей же сорок лет…

РИТА: Я же вам говорю, она всю жизнь любила одного человека. И этот человек – Генрихов!

ЛЮСЬКА: Да уж, история…

РИТА: Ну, знаете ли! Вы, видимо, ожидали какой-то похабщины. Но я говорила о высоких чувствах, о любви! Только моя дочь может так беззаветно и преданно любить!

ЛЮСЬКА: Ну, успокойтесь, моя дорогая. Все, что я услышала, меня очень тронуло. Но ведь прошло столько времени, не пора ли уже ей успокоиться и, например, оглядеться по сторонам? Нельзя носить пожизненный траур по несбывшимся надеждам.

РИТА (успокоившись, но вытирая оставшиеся слезы): Я тоже ей говорю. Только… Знали бы вы, как нежна ее душа, и какое ранимое у нее сердце!

ЛЮСЬКА: Верю, верю. Я же ее видела.

РИТА: Ходить на кладбище… столько лет… перебирать фото… Да что я говорю, она ведь плачет по ночам!

ЛЮСЬКА: Неужели?

РИТА (снова пытаясь заплакать): Я уже не знаю что делать. Я покупала ей путевки на море, я пыталась отправить ее к психотерапевту, только она отказалась наотрез.

ЛЮСЬКА: От моря?

РИТА: Нет, от психотерапевта.

ЛЮСЬКА: Да… Я даже не знаю, что сказать на это…

РИТА: Только прошу вас, Людмила, ради Бога, не подавайте виду, что вы в курсе ее истории. Она очень болезненно воспринимает то, что я рассказываю о ней посторонним людям.

ЛЮСЬКА (миролюбиво): Ну не такие уж мы с вами посторонние теперь… Хотя, конечно, я буду делать вид, что совершенно не в курсе.

Стук в дверь. Заглядывает медсестра и говорит, обращаясь к кому-то за сценой.

СЕСТРА: Ваша мама здесь.

Появляется Оля с большой сумкой и выражением мировой скорби на лице.

ОЛЯ: Здравствуйте!

РИТА (оживляясь, вскакивая): Доченька моя!

ЛЮСЬКА: Здравствуйте!

ОЛЯ (Люське): Как вы себя чувствуете?

ЛЮСЬКА: Спасибо, милая. Все хорошо.

ОЛЯ ( с ужасом) : Мама! Где твои теплые носки?! Почему ты не оделась?! Я сейчас же принесу!

РИТА: Не надо, здесь тепло.

ОЛЯ (нервно) : Мама! Прошу тебя! Я не вынесу еще одной трагедии в своей жизни. Я сейчас схожу в твою палату и принесу теплые носки. А ты их обязательно наденешь.

РИТА ( любуясь дочерью, нежно) : Ну, хорошо, хорошо, как скажешь.

ОЛЯ: Я принесла свежие фрукты и еще сделала шарлотку . (Люське): Угоститесь, пожалуйста

ЛЮСЬКА: Так это же для мамы.

ОЛЯ: Это ничего, я завтра сделаю снова. Что-нибудь свеженькое. (Оставляет им сумку и уходит).

РИТА (залезая в Ольгину сумку и роясь в ней) : Вот, пожалуйста ! (Достает пирог и фотографию Генрихова и показывает ее Люське): Все время носит с собой. Она не расстается с ним ни на минуту.

ЛЮСЬКА: Какая внимательная и заботливая девочка!

РИТА: Да, очень, очень внимательная! Она не позволяет мне переохлаждаться, так следит за моим здоровьем, что мне иногда становится неловко.

ЛЮСЬКА: Да я вам просто завидую! Это же клад, а не ребенок! Такое отношения к матери, какое я вижу сейчас к вам, Рита, встречается достаточно редко.

РИТА (польщенно, полушепотом ): Олечка моя единственная радость. Я готова сделать для нее, моей бедняжки, все, что только смогу. Только что я могу?