Юрий Леонов - Нескладуха

– Презент. Персонально для подружки.

Когда Кеша, помявшись, сунул подарок в карман и поднял голову, перед ним, понурясь, сидел другой Алексей, грустный и отрешенный, очень похожий на того, прежнего Лешку, у которого часто не получались задачки.

«Обиделся, – решил Кочелабов. В самом деле, столько не виделись. А вроде и посидеть вместе некогда. Хорош друг!» И так совестно стало за свою торопливость, что тотчас и передумал уходить:

– А-а, ладно, подождет.

– Кто, если не секрет?

– Августа.

– Дежнева что ли?.. Подождет. Куда она денется.

Сказано это было мимоходом, как о чем-то несущественном в жизни, так что сразу расхотелось Кочелабову продолжать разговор об Августе, о сомнениях своих. Он даже пожалел, что столь скоропалительно передумал уйти, и только с удивление слушал, как вновь набирает крепость приосевший было басок Алексея.

– А ты молодцом, так и надо. Решил – и точка, по-мужски… Как там на стройке-то?.. А то давай к нам, заработки знаешь какие!..

– У нас тоже неплохие, – покривил душой Кочелабов.

В тот день так и не попал он к Августе. И когда назавтра пришел попрощаться, чувствовал себя так, словно она знала обо всех его метаниях накануне. Про Дятлова сразу все выложил. Наточив топор, подтесал скособоченную в сенцах дверь. По-хозяйски оглядел огород: грядки ухожены, оплетенный проволокой забор не подгнил, лишь спружинил, когда Кеше попробовал его качнуть.

Августа ревностно приглядывала за стараниями гостя, пытаясь угадать, что бы все это значило, но не перечила, даже услышав далеко идущие планы:

– Деревца тоже не мешало бы посадить, а то стоит дом, как неодетый.

Ободренный молчаливым, как казалось ему, согласием, Кочелабов уже порешил, где лучше было бы прикопать рябину, а где черемуху, когда Августа с усмешкой спросила, не собирается ли он купить этот дом.

Вопрос был прям, как ружейный ствол, и Кеша спасовал перед его откровенностью:

– Что ж, выходит, и посоветовать нельзя?

– Почему ж, посоветовать всегда можно. А сердце попусту не береди. Не надо, Кеша, прошу. Тебе уезжать. Мне оставаться.

– Не в армию уезжаю. Вот приеду на октябрьские и принесу из леса рябину. И вообще… Чего языком-то зазря трепать.

Не обманывал Кеша, обещая приехать на Октябрьские праздники, и вот тогда-то… Что именно скажет он в следующий приезд, Кеша не представлял, потому и оттяжку на два месяца взял. Вроде как испытательный срок для себя наметил.

В этот приезд Кочелабова мать вела себя странно – судя по обиженно сжатым губам, по докучливым взглядам знала, к кому ходил Кеша, но молчала, словно дала зарок не вмешиваться больше в судьбу сына. Только когда он уже собрал в рюкзак нехитрые свои пожитки, не утерпела, спросив:

– Подженился что ль?

– Наболтают еще и не это. А ты слушай.

– Сама не слепая. Вижу, как глазами-то засверкал… Женит она тебя, помяни мое слово. У Дежневых порода хваткая.

– А хоть бы и женюсь на ней, так что?

– А то самое. Дите-то чужое. И сама сладкой жизни попробовала. Может ты уж и не второй.

– Вот-вот! – враз ожесточился Кочелабов. Опять начинается. Может быть, а может не быть. Какая там сладкая жизнь, когда училась она, а вечерами уборщицей подрабатывала, чужие плевки подтирала.

– Э-э, дурное дело нехитрое. Время всегда найдется.

– Ох и горазда ты, мать, на всякие такие штучки. А после опять скажешь – бабы нашептали.

– Да живи как знаешь, коль мать тебе не указ! Коли девок для тебя не осталось – живи с брошенкой.

Распаленный перебранкой, не попрощавшись, а лишь махнув матери рукой, Кочелабов вышел из дома с твердым намерением зайти перед отъездом к Августе и сказать ей с порога, что если согласна выйти за него замуж, пусть ждет до Октябрьских, он своему слову верен. Но пока шагал Кочелабов по берегу, увязая в песке, настигла его дедовская, веками нажитая осмотрительность, зашептала на ухо: «Погоди, чего гоношишь-то, куда понужаешь? Оглядись!» Да и пароход уже гукнул за мысом – долго, раскатисто донеслось по тихой воде.

Стоя на скользкой, испятнанной мазутом корме, откуда все дробнее гляделись присевшие за огородами дома Степановки, Кочелабов как бы заново измерял ногами пустынный берег и удивлялся, какая нелегкая понесла его через весь поселок не тротуарами, а по вязкому песку. Как будто нарочно так пошел, чтобы поостыла голова, а вроде б и мысли такой не возникало.

«Была бы шея, хомут найдется, – вспомнилась любимая присказка отца. – И то верно», – утешил сам себя Кочелабов.

В сентябре от той уверенности, с которой Кеша намерен был доказать матери свою самостоятельность, осталось едва-едва. Как-то ночью приснилось ему, будто вышел он спозаранку в свой огород, а там ватага голопузых, мал мала меньше. Морковку таскают, да так увлеклись, что и Кешу не замечают. «Ох, я вас сейчас, шантрапу!», – озлясь, заорал Кочелабов. А ребятишки – ни с места, будто от страха ноги к земле приросли. Стоят, глазами лупают, морковки в руках. А тут и Августа, откуда на возьмись: «Ты чего это, Кеша, морковки сыновьям пожалел?» Пригляделся – одни мальчишки, все, кроме старшего, на него похожи. «Ничего себе наробили, – бросило его в жар. Сколько же их там, шесть или семь?» Сразу от волненья не сосчитать. Крепыши все, розовощекие, едят его глазами. А она к нему клонится, шепчет: «Все мальчишки и мальчишки, к войне что ли? А мне так девочку хочется…» И не знает он, куда деваться от ее взгляда, что отвечать Августе не знает.

Привязчив оказался тот сон, не раз за утро с оторопью вспоминалось: это ж надо – семь сыновей! Попробуй-ка обиходь всех! И, собираясь на работу, подумал он с облегчением, что все же хорошо одному – ни о ком, кроме себя, голова не болит.

Вспоминалась Августа и вовсе иной: то солнцем насквозь пронизанной, то обмершей, притихшей под ладонью его. Но чем дальше пятилась та вольная отпускная пора, тем реже, расплывчатей посещали мысли об Августе. В конце октября Кеша еще собирался поехать домой на праздники, чтоб непременно зайти в знакомый, рубленный из кедрача пятистенок, посадить под окном рябину и все на месте решить.

Благим намерениям этим помешали сверхурочные – аккордный наряд, подваливший бригаде. Так уверял себя Кочелабов, хотя едва ли отказал бы ему Лясота в краткосрочной отлучке за свой счет. Арифметика здесь простая: чем меньше людей на аккорде, чем больше заработок у каждого.

Перед Новым годом Кочелабов еще намеревался съездить на Нижний Амур, если денег будет достаточно. А уж на Майские праздники и вовсе не тешил себя такой надеждой. Время сделало свое дело, притушило, заштриховало мелочными заботами остроту впечатлений тех дней, оставив Кочелабову лишь веру в то, что есть на свете дом, где он всегда будет желанным гостем, где, может быть, и сейчас его ждут.