Дмитрий Дарин - Поспели травы

Жизнь – она вовсю грешнее
Без прощавшего «люблю»,
И береза тонкой шеей
Лезет в синюю петлю.

А моя висит не с неба —
Крюк надежный в потолке,
Не единым жив кто хлебом,
Повисает налегке.

И когда я вдрызг устану,
Перекину тонкий жгут…
Отпевать меня не станут,
Мимо церкви пронесут.

На поминках водка слаще,
Если вспомните под гул:
– Не совсем он был пропащий,
Просто кончился загул.

Жизнь не живут – одолевают,
Поймешь не сразу и не вдруг.
Любви для пользы не бывает,
Она не кормится из рук.

Теперь, уставший от надсады,
Я больше слушаю других,
Когда у траурной ограды
Мы выпиваем на троих.

Я не завидую покойным,
Узнавшим смысл бытия, —
Под камень скучный и холодный
Когда-то выпишусь и я.

Но жив пока – хочу увидеть,
Как кто-то до смерти влюблен,
Тогда уставшей Немезиде
Я сам явлюся на поклон.

И чем воздаст – свинцом иль бронзой —
Не знаю… Но, душой горя,
Я пел без всякой личной пользы,
Чтоб, может быть, сгореть не зря.

В России было пять поэтов,
Звеневших в русские сердца,
Чья песня стала нам заветом
От Бога данного певца.

Лишь тот велик, кто смог без спроса
Добыть свободу для ума,
Как смог Михайло Ломоносов —
Зачатник русского письма.

Явившись миру из народа —
Терпеньем выковал язык,
Царицам чем чеканил оды,
Но и восславил русский штык.

Наш первый русский европеец,
Плод просвещения Петра,
Наук и знаний многоженец
Он – гордость русского пера.

Талант в России не прощают,
А гений всем прощает сам.
Мы чтим, годами не читая,
Что Пушкин сделал Александр.

Он спел широко и свободно,
«России первая любовь»,
И жизни жар в стране холодной
Открыл за вязью легких слов.

Почти на все найдя ответы,
Во всем достигший вышины,
Он встал под дуло пистолета
К барьеру вечной тишины.

Его облитый чудным светом
Язык да многих вдохновил,
Но реквием на смерть поэта
Лишь только Лермонтов сложил.

Один оставшись на дороге,
Что к близкой вечности вела,
Он сам, «невольник чести» строгой,
Расправил гения крыла.

Взлетев недолго в поднебесье,
Но выше и бесстрашней всех,
Он лил из тучи сердца песню,
Чтоб Русь смотрела сердцем вверх.

Но повелось у нас зачем-то —
Что не вмещаем – не беречь,
И, словно пуля, для поэта
Отлита траурная речь.

И не было почти полвека,
Кому бы стало по плечу
Зажечь простому человеку
Непогасимую свечу.

Но, отряхнув свои колени,
Смотря за светлый карогод,
Щемяще-синее «Есенин»
Страдальный выдохнул народ.

Сергей… ну как же так, Сережа,
Эх, оборвись тогда петля…
«Стихов злаченые рогожи»
Под сердце русское стеля,

Ты нежно выпеснил Россию,
Промчав «на розовом коне»…
И неотпетые святые
Бывают в русской стороне.

Законы гениям не пишут,
Зато талантам пишут все,
Чтоб спать удобнее и тише
На чувств нейтральной полосе.

И что ж. Спалось, спалось на славу,
Лишь ты мешал забыться нам —
Из душ высасывал отраву,
Пока не отравился сам.

И «хлопоча до рвоты» плотской
За поколенье денщиков,
На жилах взял аккорд Высоцкий,
Стреляя правдой у висков.

Был и шестой, седьмой и сотый…
Но перед Богом оправдать
Народ свой грешный и высокий
Сумели только эти пять.

Блажен во всякие лета,
Кто нес в себе простое сердце,
Но простота, как пустота —
Уму не можно опереться.

И что важней – мечта души
Или ума, что в чувствах скряга?
И жить, чтоб каждый день спешить,
Иль опоздать душе на благо?

Я сам – из бывших городских —
Познал в бензиновом угаре,
Как мелочь помыслов людских
Звенит на жизни тротуаре.

Нельзя ж всерьез назвать мечтой
Продать дороже, что купили,
И все ж средь суеты пустой
Мечтали мы, раз мы любили.

Глупец завистливо в суму
Глядит, чужим богатством болен,
Лишь ум завидует уму,
Поскольку сам не обездолен.

Что зависть нищих – пустяки,
Печальней сытости независть,
На удовольствий медяки
Мечты которой разменялись.

Не говорите о любви…
И не пишите, если можно,
Слова и буквы – ни к чему,
Ее свечой несут во тьму,
От ветра пряча осторожно.

Об это теплое свеченье
Обожжена пускай ладонь,
Что загасить святой огонь
Не даст порыву раздраженья.

Чем гуще темь – тем светит ярче
Зажженный сердцем огонек,
Любовь не терпит слов и строк,
Живя не гимнами, а плачем.

Поэт тогда лишь есть поэт,
Когда поет не для поэтов,
Когда в нем есть лампадный свет,
В иных сердцах какого нету.

Когда ты нерв не надорвал,
Одной своею славой болен,
Ты Млечный Путь не обокрал,
Недовзойдя на небосклоне.

Таких рифмаэтров полно,
Что томно курят в Цэ-Дэ-эЛе,
Которым, в общем, все равно,
Кому стихов стелить постели.

А вот еще порода есть —
Терзаясь искренне о главном,
Не могут паутину сплесть
Без липкой примеси таланта.

Я знал и первых, и вторых,
И полной рюмку наливая,
Прощал их за ненужный стих,
Себя нисколько не прощая.

Поросли дни густой осокой,
Заболотилось бытие,
Не мечтается о высоком,
В вербах иволга не поет.

От меня, что ли, ты устала,
От взыскующих сердце чувств,
Что когда-то за край заливало,
А теперь сух кувшин и пуст.

Неужели в расстеленном поле,
Где веселые васильки,
Не валяться вдвоем в раздолье,
А срывать сорняки тоски?

Неужели вонзаться в просинь
Взгляд не будет ни твой, ни мой,
И в сырую серую осень
Мне слететь своей головой?

Но я верю: вернется стая
Недопевших нам летом птиц,
Чтобы, свежесть вовсю глотая
С опахала твоих ресниц,

Задышало бы сердце снова
И душа распустилась б в цвет,
В цвет небесного, золотого,
Без которого лета нет.

Стриж чиркнул крылом по небу,
Пролетев над головой,
Не единым жив я хлебом,
А единой жив тобой.

Солнце выкраснило вечер,
Тишина да благодать…
Где тебя я снова встречу
В дней сиреневую гладь?