Дмитрий Дарин - Поспели травы

Мне на славу наплевать,
На мошну – тем более,
Эх ты, в Бога душу мать,
Как в тюрьме – на воле.

Не лосьоном, тиной с ржой
Ваши пахнут души,
Вот с того-то всем чужой
Я пошел в кликуши.

Ну да, бывал и я не прав,
Но сколько можно, сколько можно
Меня и мною же поправ,
Так не любить неосторожно.

Ведь я когда-нибудь вернусь,
Но без тебя в сожженном сердце,
И вдрызг сиреневая Русь
Мне даст возможность отогреться.

А ты, а ты – звенеть едва ль,
Так сможешь не в моих объятьях,
Но так уже не жжет печаль
И веселит твое проклятье.

Да что мне порча, что мне сглаз,
Когда вдруг песня разольется,
Что так рекой раздвинет нас
И охладит водой с колодца.

Я так один теперь, что мне
Ничьей погибели не надо,
И зря приходишь ты во сне
Под белый саван снегопада.

Я посмотрю окрест себя
Еще не блеклыми глазами
И Русь, по-прежнему любя,
Меня согреет голосами.

И я, вдыхая грусть полей,
С тобой расстанусь наконец-то,
Которой пел в зените дней,
Но от которой не согреться.

И пусть я был не прав с тобой,
Но мне милей теперь свобода,
И глаз рассвета голубой,
И песни русского народа.

Душа, как география, – без края,
У нас коль любят – любят до креста,
А коли рубят – щеп не разбирая,
Такие православные места.

Уж ежели зима – чтоб все замерзло,
Уж ежели война – себя на дзот,
И песня – до слезы, разрыва горла,
Да вот другой сейчас пошел народ.

Когда в народе нет идеи гордой,
То и народа нет, а то, что есть —
Довольствием накаченные морды,
Живущие, чтоб не кормить, а есть.

Поэты раньше дрались на дуэли,
Свинец – он явно ямба тяжелей,
А нынешние как-то обмелели,
На середине совести своей.

А женщины, презрев мужскую похоть,
Что смысл бытия дает блядям,
Все отдавали, если мужу плохо,
Развесив бриллианты по сердцам.

И раньше всех встречали по одежке,
А ныне провожают по деньгам,
Но за какие-то алмазные сережки
Не купишь долгой верности у дам.

И предки наши, бравшие вершины,
Печально смотрят, верно, вниз, на нас,
На поколение, чье знамя – середина,
Где самый средний в мире средний класс.

Я так люблю людей неосторожных,
Что прут всегда талантом на таран,
А эти – «как же», «что вы», «разве можно» —
Бездарность все с холопством пополам.

Нет, не бывает в середине чести,
Как в чести пользы не бывало встарь,
И спотыкаются они на ровном месте,
Раз душ не зажигается фонарь.

Пусть губят океанские глубины,
Раз утонуть судили в небесах,
Вот оттого я презираю середины,
Что там мельчают русские в сердцах.

Тускнеет все, и сердце застит
Непроходящая тоска,
Бедой сменяются напасти
И ломит жилка у виска.

Богач последнее отнимет,
Бедняк последнее отдаст,
Ты отдавалась мне красиво,
Но отнимала все у нас.

А я душою серебристой
Все брал, не думая о том,
Что если счастьем не делиться,
Бедой поделишься потом.

А ты, в которой я не чаял
Ни сердца звона, ни души,
Звездою утренней печали
Во млечной спрячешься глуши.

Когда я ввысь душою вырвусь,
Виском тебе в колени ткнусь,
В твою бревенчатую сырость,
Моя сиреневая Русь.

И мне останется в закате
Одно лишь, только лишь одно —
В стерильной вымытой палате
Смотреть в больничное окно.

И что я там увижу – снег ли,
Или клеенчатую клень,
Но если и дойдет до петли,
То – под душистую сирень.

Что алкоголь – тугая злая водка,
Хрустальный льет бокалов перезвон —
От сердца к сердцу… с искреннею ноткой
Друзья друг к другу ходят на поклон.

Один из них, один из нас, вернее,
Все доказал за совесть и за страх,
Хоть зла любовь, но дружба все же злее,
Поскольку проверяется в боях.

Хоть я не раз предательством контужен,
Случись что – то я первым помогу.
Мой друг! ведь друг для этого и нужен,
Чтобы не шляться с просьбами к врагу.

И если мы вконец не измельчали,
Ведь все бывает в мире, се ля ви,
Не будут наши женщины в печали,
Кто верен в дружбе, верен и в любви!

Кто меня быть поэтом назначил,
По какой же такой ворожбе?
На слова стал я сердцем горячий
В подостывшей с годами судьбе.

И с тех пор я не знаю покоя,
Для кого-то себя бередя,
Под нездешним небесным конвоем
Голубыми глазами глядя.

Но чем больше известен в народе,
Тем все чаще встречаю я тех,
Кто достать норовит мне по морде
За звенящий скандалом успех.

Бью в ответ, но без зла – по привычке,
То, что лезут, – уже хорошо,
Ведь тот лезет душой в опричники,
У кого ни шиша за душой.

И за эту больную обиду,
Что узнали свой маленький рост,
Наливают, осклабясь для вида,
Приготовив кастет под поднос.

И как странно здесь женщины любят,
Выставляя себя напоказ,
Кошельком раскрываются губы,
Чтоб вернее на этот раз.

И вот в этой столичной клоаке
Я, цепляясь словами за край,
Вдруг завою бездомной собакой
Под густой человеческий лай.

Потому как душою истрачен,
Верных слов я уже не найду,
На которые был я горячий
На свою же, наверное, беду.

Звезд мерцают головешки,
Я один, и ты одна,
Пеплом сыпет на дорожку
Одинокая луна.

В свете белом, в свете стылом
Обернуться нету сил,
Ты другого полюбила,
Я другую отлюбил.

Бог прощает слишком строго,
Тех, кто в счастье виноват,
По одной уйдем дороге,
Ты– вперед, а я – назад.

Ветер режет, знает будто,
В спину легче или в грудь,
Ты идешь сейчас к кому-то,
Я бреду куда-нибудь.

А по следу в снеге хрумком
Волком гонится тоска,
Оттого мила мне рюмка,
Что снимает боль в висках.

Этой ночью, грустной ночью
Твое сердце заживет,
А мое порвется в клочья,
Если не застынет в лед.

Бог плеснет на угли синью,
И, как беглая жена,
В одиночестве и стыни
Сгинет блудная луна.

Любовь бывает тихою и громкой,
Такою хрупкою, такою ломкой,
Любовь бывает доброю и злой,
Слепой и зрячей, каждой выйдет срок —
Но вдруг другой раздуешь уголек
Под чувств своих остывшею золой.