Эмиль Брагинский - Ирония судьбы, или С легким паром

Лукашин немедленно схватил фотографию и… разорвал ее.

— Ай-яй-яй! — приговаривал он при этом. — Какая жалость! Какой ужас! Какие мелкие кусочки!

— Ты авантюрист! — в бешенстве закричала Надя.

— Конечно… — улыбнулся Лукашин.

— Бандит! — негодовала Надя.

— Конечно… — И Лукашин попытался обнять Надю.

Надя забарабанила по его груди кулаками.

— Ты бесстыжий нахал! — сопротивлялась Надя.

— Конечно! — согласился Лукашин.

— Варвар! — Ярость Нади вдруг куда-то улетучилась.

— Ну конечно! — Лукашин прижимал Надю к себе.

— Ты алкоголик! — слабея, проговорила Надя.

— Ну конечно! — шел к цели Лукашин.

— Ты обалдуй! — ласково сказала Надя.

— Да-да-да… — балдея от близости любимой, пробормотал он.

— Ты знаешь кто? — прошептала Надя. Но Лукашин уже целовал ее.

И сразу, как нарочно, раздался звонок в дверь.

— Что они, рехнулись? — нервно сказала Надя.

— Надя, я тебя умоляю, не поддавайся панике! — призвал Лукашин.

— Придется открыть! — Надя высвободилась из объятий. — Иначе выломают дверь!

— Это сделаю я! — угрожающе сказал Лукашин.

Они вдвоем направились к выходу.

— Женя, держи себя в руках!

Вдвоем открыли. В двери покачивался сияющий Ипполит. Его радость была явно алкогольного происхождения.

— Ребята! Это я ломаю дверь!

В пальто и меховой шапке, заломленной набекрень, он проследовал в комнату:

— Я пришел пожелать вам счастья! Я голодный как зверь!

Ипполит сразу налег на еду.

— Я в первый раз вижу тебя в таком виде… — робко сказала Надя, а Лукашин растерянно молчал.

— А я на самом деле первый раз в таком виде… — все так же весело отозвался Ипполит. — Шел по улице малютка, посинел и весь продрог… Это я про себя… — Он приподнял ногу. — Ботиночки у меня на тонкой подошве. Вот он, — Ипполит показал на Лукашина, — знает. Но хорошие люди подобрали меня, приютили, обогрели…

— Это заметно! — вставил Лукашин.

— Жизнь полна неожиданностей! — с воодушевлением продолжал Ипполит. — И это прекрасно! Разве может быть ожидаемое, запланированное, запрограммированное счастье? Мы скучно живем! В нас не хватает авантюризма! Мы разучились влезать в окна к любимым женщинам. Мы разучились делать большие, хорошие глупости! — Тут он поморщился. — Какая гадость эта ваша заливная рыба… На будущий год я обязательно пойду в баню.

— Зачем же ждать целый год? — пошутил Лукашин, но в голосе его была тревога. Он не мог не заметить, что с приходом Ипполита Надя как-то изменилась.

— Правильно! — Ипполит поднялся от стола и направился к выходу. Затем неожиданно свернул в сторону, зашел в ванную комнату и открыл кран.

Надя и Лукашин, которые оставались в комнате, прислушались.

— Кажется, он пустил воду! — сказала Надя. — А зачем?

Лукашин кинулся к ванной и испуганно позвал:

— Надя, скорей!

Надя тоже прибежала к ванной и увидела, что… Ипполит в пальто и в шапке стоял под душем. Он намылил губку и тер ею рукав.

— Ты с ума сошел! — закричала Надя. — Вылезай немедленно!

— И не подумаю! — отказался Ипполит.

Надя не знала, как на него воздействовать:

— Пальто испортишь!

— Не мелочись! — шикарно ответил Ипполит.

— Вы бы хоть шапку сняли! — робко посоветовал Лукашин.

— Мне и так хорошо! — отрезал Ипполит. — А ты бы уж лучше молчал.

— Я тебя умоляю, вылези! — Надя чуть не плакала.

— Красивая романтическая история! — продолжал мыться Ипполит. — Ой, тепленькая пошла… Под Новый год человек идет в баню. Это его прекрасно характеризует. В бане он надирается по случаю женитьбы… Это тоже в его пользу. Потом его, как чучело, кладут в самолет — и вот герой в другом городе. Но он этого не замечает, он человек больших масштабов… — Ипполит протянул Лукашину мочалку. — Женя, потри мне спину! Не хочешь — как хочешь! — Он выключил воду. — Да, тут, значит, ему подворачивается другая женщина, он забывает про московскую невесту и обзаводится ленинградской. Он человек высоких моральных устоев.

Ипполит снял шапку и выкрутил ее, отжимая воду.

— Прошу вас, перестаньте! — тихо попросил Лукашин, но смотрел он не на Ипполита, а на Надю.

Ипполит вылез из ванной, стащил с себя ботинок, вылил из него воду, потом проделал то же самое с другим ботинком.

— На правду не надо обижаться, даже если она горькая! Надя, все это блажь и дурь! — серьезно сказал Ипполит. В голосе его звучала горечь. — За такой короткий срок старое разрушить можно, а вот новое создать нельзя! Завтра наступит похмелье и пустота. Конец новогодней ночи!

Оставляя на полу влажные следы, Ипполит направился к выходу.

— И вы оба знаете, что я прав! Надя, ты еще вспомнишь про Ипполита!

— Ты куда? — испугалась Надя. — Простудишься!

Лукашин попытался загородить Ипполиту дорогу:

— Не смейте выходить на улицу! Вы обледенеете!

— Пустите меня! Уберите руки! — потребовал Ипполит. — Может быть, я хочу простудиться и умереть!

С этими словами он покинул квартиру.

Наступила напряженная тишина. Надя заговорила первой:

— Боже мой! Как я устала! Какая сумасшедшая ночь!

— Если он придет в следующий раз, — сказал Лукашин, имея в виду Ипполита, — то подожжет дом, а по-честному — он хороший парень!

— Его очень жалко… — задумчиво протянула Надя. — Но, главное, он ведь сейчас сказал нам то, что мы сами не решаемся сказать друг другу…

— Надя, опомнись!

— Именно это со мной и происходит! — грустно ответила Надя.

Внезапно отворилась дверь. Лукашин и Надя порывисто обернулись. Но это возвратилась Ольга Николаевна.

— У Любы спать ложатся, а на лестнице холодно… — Она с подозрением оглядела Лукашина и Надю. — Это вы Ипполита окатили? Он шел весь мокрый…

— Никто его не обливал! — возразил Лукашин. — Это он мокрый от слез…

— Обидели хорошего человека! — с укором произнесла Ольга Николаевна и направилась к себе.

Теперь, после ухода мамы, в комнате снова воцарилось неловкое молчание.

И снова Надя заговорила первой:

— Ну что ж, тебе пора!..

— Но самолеты ведь ходят через каждые полчаса…

— Полчаса ничего не спасут.

— Нелепость какая-то, просто глупость!.. — Лукашин понимал, что сделать уже ничего нельзя, и все-таки пытался бороться с неизбежным… — Потом мы себе этого не простим всю жизнь!

— Надо уметь сдерживать чувства! — усмехнулась Надя.

— А зачем их сдерживать? Не слишком ли часто мы сдерживаемся? — печально сказал Лукашин.

А Надя снова сняла со стены гитару и встала около окна, за которым белело первое утро нового года.