Петер Хакс - Амфитрион

На набережной Фив. Святую жертву

Юпитеру-отцу мы принесем

В присутствии фиванского царя.

Но с корабля ушел я. Лишь тебе,

Алкмена, стоит жертвы приносить.

Ничей прием не нужен мне — лишь твой.

АЛКМЕНА

В каком ты странном настроенье, муж мой!

ЮПИТЕР

Твой муж? Твой муж на корабле сидит.

Он войску приказал — какая глупость! –

На берег не сходить и о победе

Вестей фиванцам не предавать,

Покуда в величайшей тайне жертва

Юпитеру не будет сожжена.

АЛКМЕНА

Но если ты не муж мой, кто же ты?

ЮПИТЕР

Любовник твой.

Меркурий гремит, сначала осторожно, а потом, поскольку Юпитер не слышит, все громче.

Какое дело мне

До предписаний твоего супруга?

Он для меня — сопляк тупоголовый,

Его готов я бросить в тот огонь,

Который в честь тебя во мне пылает.

АЛКМЕНА

Ты прежде холодней был.

ЮПИТЕР

Муж твой был.

Его холодность значит лишь одно:

Там нечему пылать. Его суровость

Скрывает пустоту души — и только.

К чему узда коню, когда он — мерин!

Как мерзки эти жалкие мужья,

Снедаемые похотью бессильной,

Что домогаются никчемных жен.

Зачем держать в хозяйстве лишний хлам?

От маленьких кусков меня воротит,

И вообще торчать здесь надоело.

Идем в постель, любимая.

АЛКМЕНА

Идем.

ЮПИТЕР

Где хочешь ты?

АЛКМЕНА

Где что хочу, любимый?

ЮПИТЕР

Постель, Алкмена. Где ее постлать?

На вересковых темных травах Иды?

У струй громокипящих в гроте Дикты?

На облаках, зефиром окрыленных?

Где в этом мире хочешь ты постель?

АЛКМЕНА

В постели.

ЮПИТЕР

Хорошо. Мы целый мир

Возьмем с собой в постель,

Я научу тебя любви…

Гром Меркурия перекрывает его голос, и теперь зритель видит только страстную мимику Юпитера. Несколько колонн рушатся. Юпитер и Алкмена удаляются в дом.

МЕРКУРИЙ ( снимая черную маску )

Ну, дело сделано, и слава богу,

Хоть мне оно совсем не по душе.

Сдается мне, что нам, богам, не должно

До низших опускаться наслаждений

И повод для сомнений подавать

В божественной природе божества.

Я лично совершенством дорожу,

А он себя, похоже, меньше ценит.

Но все ж пора вернуться к чистым формам.

На крыше появляется Юпитер.

ЮПИТЕР

Меркурий!

МЕРКУРИЙ

Я.

ЮПИТЕР

Взгляни. На той тропе,

Что вверх от моря вьется через скалы,

Сюда во тьме бредет философ Созий,

Слуга Амфитриона, с сообщеньем,

Что господин его сейчас прибудет.

МЕРКУРИЙ

Философ Созий? Почему же в ночь

Не мог Амфитрион послать раба?

ЮПИТЕР

Ты думаешь, что стал бы полководец

С простым рабом так скверно обращаться?

МЕРКУРИЙ

Как? Раб ему дороже, чем мудрец?

ЮПИТЕР

Естественно. Ведь по его понятью

Рабом любой стать может человек,

Но ниже, чем философ, пасть нельзя.

Теперь молчи и слушай. Этот Созий,

Он может помешать моей любви.

Поторопись принять его обличье

И прогони подальше от ворот.

МЕРКУРИЙ

Опять вы задаете мне задачу.

Сначала я гремел.

ЮПИТЕР

Как, ты гремел?

МЕРКУРИЙ

Как, вы не слышали?

ЮПИТЕР

Конечно, нет.

МЕРКУРИЙ

Гремел, и очень сильно, господин.

А мне ведь непривычен этот труд.

Ядро земли как будто раскололось,

Земля разверзлась под Эгейским морем,

И воды океанские, рванувшись,

Из бездны той забили, как фонтан

Огня кромешного. Как будто тучу

Прошила молния длины громадной –

Вот как гремел я.

ЮПИТЕР

Надо же! Алкмена!

Грозу слыхала ты?

АЛКМЕНА (из дома)

Грозу? О нет!

ЮПАИТЕР

Рев, грохот, шум, борение стихий?

АЛКМЕНА

Я слышала твой нежный шепот.

ЮПИТЕР (Меркурию)

Так-то.

Молчи, ступай и делай, что велят.

(Идет в дом.) Меркурий уходит. Появляется Созий.

Он громко смеется.

СОЗИЙ

Над чем я так смеюсь? Один как перст,

И ни души вокруг. Как раз над этим.

Не правда ли, весьма остро? И все же,

Будь проклят час, когда Амфитриона

Я вздумал философии учить.

Судите сами: он хотел раба

Отправить в Фивы с важным порученьем,

Как вдруг настала ночь, у солнца в полдень

Положенную часть часов похитив.

И эта недоношенная ночь

(Указывает на занавес.)

Была черней, чем зимних сто ночей.

И по сравненью с ней другие ночи

Казались яркими, как попугаи.

Не мудрствуя лукаво, я улегся,

Но вдруг хозяин подозвал меня

«Старик, — он молвил, — ты мне толковал,

Что тьма не более темна, чем свет». –

«Да, отвечаю, толковал». — «А как

Ты мне докажешь это?» — говорит.

А я ему в ответ: «Сначала вы

Мой тезис опровергнуть попытайтесь».

«Ну, — говорит он, — ночью мы не можем

Ни цвет, ни форму вещи распознать»,

«И днем не можем, — я ему на это. —

Гора, к примеру, утром голубая,

А на закате пурпуром горит.

И кажется она нам сверху круглой,

А спереди мы видим острый шпиль».

«Допустим, — говорит, — однако ночью

Нас беды страшные подстерегают.

Не можем мы во тьме их разглядеть».

«И днем не можем, — я ему на это. –

Средь бела дня нас лучший друг предаст,

Змея укусит и скала придавит»,

«Однако днем, — мне возражает он, —

Так человеку на душе легко».

Ну, тут уж я его совсем припер.

«Вот, говорю, в чем ваше заблужденье.

Для мудреца ни ночи нет, ни дня.

Быть мудрым — значит вечно ждать беды.

От освещенья мудрость не зависит.

И зренье — только форма слепоты,

И свет есть та же тьма, но наизнанку.

И день, и ночь внушают равный ужас».

И вдруг он соглашается со мной.

«Ты совершенно прав, мой добрый Созий.

И вместо неученого раба

Я лучше в Фивы мудреца пошлю.

Тебе ведь все равно, что ночь, что день».

Появляется Меркурий, одетый как Созий.

Ну и дорога. Я едва бреду.

По сторонам одни крутые скалы.

Но, кажется, с дороги я не сбился,

Раз головой задел Меркурьев столб.

Ах, мудрый Созий, жди теперь беды.

Меркурий, знаю я, на все способен.

МЕРКУРИЙ

Еще не знаешь, но узнаешь скоро.

СОЗИЙ

Ну вот, теперь совсем я ослабел.

Уж не иду я, а скорей ползу,

Сбивая в кровь и руки и колени.

Хоть ничего не вижу, лезу вверх.

Теперь стою. А где стою, не знаю.

МЕРКУРИЙ

Тебе бы лучше не стоять здесь вовсе.

СОЗИЙ

Но кто же знает, где стоит? Никто.

А знать, что мало кто что знает, — значит

Быть очень близким к истинному знанью.

И разве я могу сказать, что мне

В постели оставаться было б лучше?

Возможна ведь такая связь причин,

Что если б не ушел я с корабля,

То на него напал бы осьминог

И проглотил меня и всю команду.

Я безмятежностью своей силен,

Спокоен, ибо мудр. Пусть дураки

Из кожи лезут вон и портят печень,

Глаза заводят и скрипят зубами