Анатолий Софронов - Берегите живых сыновей

Ковалев (входя) . Без меня нельзя. Ковалев на месте.

Шабанов. Правильно. Ты здесь главный. (Уходя.) Наталка, шторы! Шторы затяни.

Барбарисов. Кажется, сеанс серьезный предполагается. (Наталке.) Упрямый у вас муженек!

Наталка. Что втемяшится — ломом не выбьешь!

Шабанов (входя) . Забыла, как из тебя вышибали?

Наталка. А, Боря, что вспоминать?

Шабанов. Эх, женщины! Сестры милосердия! Гаси свет.

Наталка гасит свет. Пучок света освещает экран.

Внимание!

На экране возникает лицо юноши в красноармейской пилотке. Лицо суровое. Глаза серьезные, чуть печальные. Губы сжаты.

Пропавший без вести сын Федора Федоровича Голль. Он, Наталка?

Наталка. Какой же он, когда хлопец в пилотке?

Шабанов. Ты не на пилотку смотри. В глаза смотри. В глаза смотри. Ну? Наталка, что молчишь?

Наталка. Не торопи, Боря.

Шабанов. Эх ты! Тогда другого смотри.

На экране появляется портрет, очень похожий на предыдущий. Но форма уже другая, немецкая. Глаза как будто те же, но с жестокой усмешкой. Губы чуть оттопырены. Как будто то же лицо, и вместе с тем другое.

Узнаешь, Наталка?

Наталка (тихо) . Узнаю... Фридрих...

ШабановФридрих Голлер... Смотри в глаза ему, Наталка. Вот он, вырос на наших хлебах. (Ко всем.) Похожи? Молчание.

Что ж вы молчите? Наталка, что молчишь? Что ж ты молчишь?

В комнату неслышно входят Ирина, Максим, Голль и Кирилл.

Помнишь ты его глаза? Помнишь кулак со свинчаткой? Он же это? Он!

Наталка. Он... Фридрих!

Голль (прерывающимся голосом) . Не он! Не он!

Ирина (Ковалеву) . Вот мы и пришли. Пришли все. Слышишь, отец, мы пришли все! И Кирилл!

Ковалев. Очень хорошо. Вы пришли вовремя.

Ковалева. Ирина, ты хотя бы позвонила. (Зажигает свет. Смущенно.) Федор Федорович! Так неожиданно...

Голль. Павел Степанович, я с Кириллом... (Глядя на экран.) Но дело не в том! Дело в Феде. Это не Федя! Кирилл, скажи!

Кирилл. Я не помню Федю.

Голль. Как ты не помнишь?

Кирилл. Я не помню его лица!

Голль. Как же так! Как же так! Не помнить своего брата!

Ирина (Кириллу) . Ты не помнишь своего старшего брата? Не помнишь брата?!

Кирилл. Я же сказал, я... забыл его лицо.

Ирина. Это ужасно, Кирилл! Ужасно! Брата?! Как же ты живешь так?

Кирилл. Я не помню его в красноармейской форме.

Ковалева. Ирина, возьми себя в руки! Это стыдно, в конце концов! Борис, достаточно!

Голль (метнулся к экрану) . Нет! Мне недостаточно! Я хочу видеть. Хочу сравнить. Мне или жить, или... или...

Ковалева. Федор Федорович, разве можно так? Что же вы так волнуетесь?

Голль. А как же не волноваться отцу? Как же я могу быть спокойным?!

Ковалева. Да-да, спокойными быть нам нельзя! Мы должны всегда знать правду!

Голль. Какой бы она ни была жестокой! Мне не все равно! У вас свои дети! Я хочу все знать! Не мешайте мне! (Шабанову.) Начинайте, начинайте снова!

Ковалев. Продолжай, Борис! (Гасит свет.)

В комнате тишина. На экране сначала возникает лицо юноши в красноармейской пилотке, затем рядом лицо человека в немецкой форме.

Шабанов. Смотрите.

Тишина.

Достаточно?

Голль. Нет! Недостаточно! Я хочу еще смотреть!

Корниенко. Достаточно!

Голль. Нет!

Ковалев. Не мешай, Валентина!

Поставленные рядом, портреты странно похожи и в то же время как бы и не похожи.

Шабанов. Наталка, смотри!

Наталка. Смотрю. (Как завороженная идет к экрану.)

За ней идет Голль. Оба напряженно смотрят,

Шабанов. Одно же лицо?!

Наталка (обернувшись, тихо) . Нет, Боря, разные! Разные лица.

Шабанов (упрямо) . Одно!

Наталка. Разные! Ты взгляни, Боря... У Феди шрам на лбу... (Жестко.) А у того нет!

Голль (хрипло) . У Феди был шрам... Был...

Наталка (подбегая к мужу) . А шрамы, Боря, не исчезают! Ты же знаешь?

Голль. Наташа, вы... вы святой человек! Я забыл о шраме. Забыл! Вы мне вернули сына! (Плачет.) Вы, Наташа!

Тепляшин (взволнованно) . Товарищи, я должен спросить...

Ковалев. Неужели нельзя обождать?

Тепляшин. Нельзя. Невозможно!

Голль (Тепляшину) . Погодите, погодите. Я счастливый... (Смеется.) Счастливый! Да-а, я счастливый. Я нашел сына! Федю! Он был честный! Не мог быть другим! Я знал! Я буду беречь его в сердце до последнего вздоха!

Тепляшин. Товарищи... Послушайте. Здесь все, кто был у нас на дне рождения Максима. У меня исчез в тот день пистолет.

Голль. Пистолет?

Ковалев. Ах вот оно что! Вот оно что!

Тепляшин, Я хочу спросить... прямо спросить: кто взял пистолет?

Молчание.

Кирилл. Я взял... Я взял.

Голль (потрясен) . Ты? Кирилл, ты?!

Кирилл. Я.

Ковалев. Это еще что за штучки?

Голль. Какой ужас! Ты хотел... Ты хотел...

Кирилл. Погоди, отец! Погоди. Мне было горько... Что-то во мне происходило... Но со мной были Ирина и Максим...

Голль. Как ты мог, Кирилл?

Кирилл (Голлю) . Дай мне все сказать, все, что думаю. Я же прожил в эти дни целую жизнь! Я думал... Меня не покидали друзья. Они нашли слова... Спасибо, Максим. Спасибо, Ирина!

Максим. Да что ты, в самом деле?

Кирилл. Молчи. Клянусь вам, я запомню брата в красноармейской форме! И запомню другого... Прошу вас, не сомневайтесь! Мы очень любим жизнь! Нам хочется, чтобы она была для всех людей. Для всех... И даже для тех, кто еще не все понимает в жизни...

Ковалев (сурово) . Тогда как же понять ваше поведение?

Кирилл. Павел Степанович, вы опасно говорили о жизни... и смерти. Очень опасно. А вы отец Ирины...

Ирина. Ты с ума сошел?

Ковалев. Да вы что? Наша жизнь принадлежит не нам. От первого до последнего дыхания наша жизнь принадлежит Родине.

Кирилл. Я боялся, пистолет мог выстрелить.

Тепляшин. Но где пистолет?

Голль. Где он? Где же он?

Кирилл (Тепляшину) . Пистолет лежит у вас в столовой, за картиной, где весеннее утро и березы, освещенные солнцем.

Голль. Кирилл, Кирилл, разве так можно?!

Ковалев (очень взволнованно) . Погодите, погодите! Вот что нас тревожит! Мы отвечаем за каждую молодую душу. Мы им передаем жизнь, которую построили. Им продолжать ее! Нам есть что делать в жизни! Мы — отцы! Мы обязаны беречь сыновей! До последнего вздоха! Беречь живых детей! В них — наша жизнь!