Александр Гельман - Мы, нижеподписавшиеся

Девятов (негромко, но властно). Ну-ка выйдем!

Шиндин. Ты не прикасайся ко мне! (Выходит первым.)

За ним выходит Девятов. Выходит и Нуйкина, бледная и перепуганная.

Девятов. Вы способны внятно объяснить, что случилось? Но только внятно!

Шиндин. А ничего не случилось. Просто я узнал про тебя правду. Ты получил указание: хлебозавод не принимать, даже если он готов.

Девятов. Кто вам это сказал?

Шиндин улыбается.

Кто вам это сказал?

Шиндин. Да твой друг… и соратник! (Кивнул на свое купе.)

Девятов (подошел к соседнему купе, открыл дверь). Семенов, выйди. На минутку.

Вышел Семенов — веселенький, улыбающийся.

Семенов, ну-ка расскажи, что за указание, я получил от Ивана Ивановича?

Семенов (расхохотался). Да я пошутил! Я специально ему сказал, чтоб отстал от вас! Мол, не приставай, все равно не подпишут! (Шиндину.) Ты что, совсем уже… того? Ну какое могло быть указание? Да если бы все было нормально, не было бы недоделок — приняли бы с большой радостью! И я подписал бы, и Юрий Николаевич, и Виолетта Матвеевна!

Девятов поморщился и, не сказав ни слова, ушел в купе.

Нуйкина. Ну у вас и шуточки, Геннадий Михайлович!

Семенов. Да я, наоборот, чтоб он от вас отстал! Прилип же как банный лист!

Нуйкина уходит в купе.

( Шиндину, негромко.) Ну, дурак! (Уходит.)

Шиндин. Подожди.

Семенов остановился.

Так было указание или не было указания?

Семенов (громко). Не было! (Покрутил пальцем у виска. Шепотом.) Ты что к нему пошел — думал, он испугается тебя или признается? (Махнул на Шиндина рукой, ушел в купе.)

Шиндин еще постоял, несколько раз зачем-то провел руками по волосам и пошел в тамбур. Сел на откидной стульчик, руками подпер подбородок и так сидел — тупо глядя перед собой. В тамбур тихо входит Алла. Грустная, ласковая. Подошла к Шиндину, погладила по волосам. Шиндин тряхнул головой — сбросил ее руку

Шиндин. Пожалуйста, уйди отсюда, (Вдруг заорал.) Ну, выйди, я прошу тебя.

Она метнулась из тамбура.

Шиндин поднялся и стал быстро ходить взад-вперед по тамбуру. Потом резко остановился, вытащил из внутреннего кармана акты и начал их рвать на куски. Откинул задвижку, открыл вагонную дверь и выкинул в темноту кусочки бумаги: они разлетелись в разные стороны. Не закрывая дверь, сел на площадку, спустив ноги наружу. В тамбур входит Малисов. Закуривает.

Малисов. Леня, я могу с тобой поговорить?

Шиндин не отозвался.

Егоров завтра слетит, Ленечка. Ты считаешь — несправедливо, я считаю — справедливо. Ты знаешь, в чем сила Грижилюка? Он очень хорошо усвоил один закон: без преданных людей из руководящего кресла быстро выпихнут. Но начальник не девушка, начальника за красивые глазки не любят. Есть один способ приобретать преданных людей — надо делать для них что-то существенное, жизненно важное. Пять лет назад — мы тогда работали в другом месте — моя супруга села за руль и сбила старика. Он, правда, был пьяный, через месяц он поправился, но жену должны были судить. Помог нам Грижилюк! Два года назад. Заболевает мой сын. Грижилюк его устраивает в самую лучшую больницу. Возможно, его бы вылечили и в любой больнице. Но это мой сын, и болезнь была опасная. Я позвонил Грижилюку ночью. Он сел на телефон, я не знаю, кому он звонил, но через два часа все было устроено. В жизни бывают тяжелые минуты. Грижилюк в такие минуты помогает охотно, решительно, используя все свои связи. Не бескорыстно, нет! А что Егоров? Признаю: умный человек. Он иногда твои мысли вдруг повернет в такую сторону, где они сроду не гуляли! Прекрасно! Но вас было семь человек, приехавших с Егоровым в Куманево. Где они, эти ребята? Один ты остался. Потому что Егоров ничего для них не сделал! Они поддались обаянию его личности. Но одного обаяния, как видишь, мало! Сила обаяния действует недолго. А многим людям вообще плевать на обаяние. Обоняние им важно, а не обаяние! То, что Грижилюк не придумает за год, Егоров придумает за пять минут. Но если Егоров не усвоит тот закон, который усвоил Грижилюк, все его прекрасные мысли и планы сгниют у него в голове!

Малисов ждет отклика на свои слова, но Шиндин молчит. И Малисов выходит из тамбура. Шиндин продолжает сидеть в той же позе, покачиваясь вместе с вагоном, плечи его вздрагивают, может быть, он плачет. На другом конце вагона, в противоположном тамбуре, точно в такой же позе, но только лицом к нам, сидит Девятов. Он курит, думает. Вдруг он решительно поднимается, закрывает дверь и быстро идет по коридору. Открывает дверь своего купе, зовет Нуйкину. Нуйкина выходит в коридор.

Девятов. Виолетта Матвеевна, в Куманево должен был поехать председателем комиссии Морозов. Вы не в курсе, почему в последнюю минуту Иван Иванович послал меня вместо Морозова?

Нуйкина пожала плечами.

Странно! Дело в том, что со вчерашнего дня я должен был пойти в отпуск. И вдруг Иван Иванович решил меня задержать — из-за этой комиссии. Он сказал, что Морозов получил какое-то срочное задание.

Нуйкина. Понятия не имею. А что вас тревожит?

Девятов не отвечает. Нуйкина вернулась в купе. Девятов стоит у окна, что-то его действительно тревожит. Постучал в купе строителей, открыл дверь. Семенов спит на нижней полке. Малисов сидит, опустив голову на столик. Алла забралась с ногами на полку, она очень грустна.

Девятов. Где ваш муж?

Алла покачала головой.

Малисов (поднял голову). В тамбуре.

Девятов закрыл дверь. Прошел в тамбур. Шиндин сидит по-прежнему на площадке, курит.

Девятов. Ну-ка встаньте.

Шиндин тяжело повернул голову, но ничего не ответил.

Поднимитесь, поднимитесь! (Подошел ближе, рукой поддержал поднимающегося Шиндина. Прикрыл дверь). Давайте акты.

Шиндин смотрит на него.

Давайте акты!

Шиндин. Я их порвал… и выбросил… в лес…

Девятов (чуть подумав). Идемте со мной. Пошли, пошли.

Шиндин поплелся за ним. Они дошли до купе. Девятов снова зовет Нуйкину.

( Вышедшей Нуйкиной). У вас есть чистые листы бумаги?

Нуйкина. Какие листы? Бланки?

Девятов. Не бланки. Просто чистые листы бумаги.

Нуйкина. Есть.

Девятов (Шиндину). Сколько должно быть экземпляров, я забыл?

Шиндин. Вроде пять.

Девятов (Нуйкиной). Несите пять листов.

Нуйкина пошла в купе.

Шиндин. Что это вы вдруг?

Девятов. Не ваше дело.