Александр Гельман - Последнее будущее

Кто летчик моей души,
кто летает на ней,
кто сажает ее в болото?
Я летчик моей души,
и летаю на ней,
я сажаю ее в болото.

Я и моя душа,
мы плохо знаем друг друга,
я забываю, что она у меня есть,
она забывает, что я у нее есть.

Я и моя душа,
мы учимся жить друг у друга,
но больше я у нее,
чем она у меня.

Я и моя душа,
нам скоро предстоит разлука,
я не хочу ее потерять,
она не хочет меня оставлять,
но выхода нет.

Кто летчик моей души,
кто летает на ней,
кто сажает ее в болото?
Я летчик моей души,
я летаю на ней,
я сажаю ее в болото.

Вот сижу себе тихо,
слегка поддавши,
ни о чем не думаю,
ничего меня не гложет,
в голове что-то круглое,
как ноль, как колесо,
которое никуда не катится,
хотя когда-то куда-то катилось.
Голова настолько пустая, порожняя,
что даже не возникает вопроса,
куда подевалось ее содержимое.
Голова без вопросов -
боже, какое это чудо,
какая радость, какое блаженство!
О, голова без вопросов,
ноги без дороги,
конец без начала...

Как белесый вялый туман,
вползает в грудную клетку Скука,
по второму, четвертому, десятому разу
приходит, что уже приходило,
уходит, что уже уходило,
начинается, что уже начиналось,
кончается, что уже кончалось.
Повторения повторений обвивают меня,
копии копий обнимают меня.
Скука – мой поводырь, мой Сусанин,
которого никто уже в плен не берет,
а самому укокошить ее бревном
сил уже не хватает.

Я стараюсь не видеть
тех, кто меня не любит,
никогда не хожу в гости
к тем, кто меня не любит,
не хожу даже к тем, у кого могут случайно оказаться
те, кто меня не любит,
не интересуюсь, что говорят про меня
те, кто меня не любит,
не хочу знать, за что, почему, из-за чего
меня не любят,
до какой степени меня не любят
те, кто меня не любит.
Забываю о них, будто их нет, и никогда не было,
и никогда не будет на свете.
А было время, когда я обожал посмотреть в глаза
тем, кто меня не любит,
а было время, когда мне доставляло удовольствие
появиться там, где можно было встретить
тех, кто меня не любит,
а было время, когда меня интересовало,
насколько, до какой степени меня не любят
те, кто меня не любит,
а было время, когда я страстно хотел,
чтобы те, кто меня не любит,
еще больше, еще сильнее, еще ярче меня не любили.
Но прошло это время, улетело,
теперь стараюсь не знать, не слышать, не помнить
о тех, кто меня не любит,
теперь я не люблю, когда меня не любят.
О, тогда!
О, теперь...

Глуп я был беспредельно до середины жизни,
долго, не понимая себя,
пытался понять все на свете.
Боже, сколько раз я себя обманывал,
жизни не хватит, чтобы закончить этот подсчет.
Если когда-нибудь мне откроется
вся нелепость всех моих лет,
страшно подумать, что может случиться со мной.
Рос я в диком лесу,
к вымени дикого мира губы мои присосались -
чудом я выполз из леса,
чудом стал человеком.

Годы выпили мое сердце,
выпили, запьянели,
разбрелись, шатаясь, по всей моей жизни,
не могу их собрать до кучи,
выстроить по ранжиру.
Если вдруг, после моей смерти,
с бодуна проснется
какой-нибудь девяносто первый,
или шестьдесят восьмой,
или вот этот, две тысячи третий -
погладите, люди добрые,
заблудившиеся мои годочки,
не кляните, не матюгайтесь,
проводите их до моей могилы.

«Всё» – это что?
Всё, что вижу, всё, что слышу?
Всё, о чем думаю?
«Всё» – это Бог?
«Всё» – это смерть?
«Всё» – ты хоть само понимаешь,
что ты означаешь?
Какое чужое слово!
Отвратительный, мерзкий образ,
издевка речи над говорящим.
Кто умер, тот не скажет «вот и всё»,
а это единственный случай,
когда слово-ублюдок
было бы уместным.

Я не знал, что я родился,
я видел, не понимая, что вижу,
я слышал, не понимая, что слышу,
только теперь, оглядываясь назад,
не раз испытав на себе, что значит
не быть, не понимая, что тебя нет,
я сознаю, какое это счастье
быть, не понимая, что ты есть...

Обожаю, когда внешне ничего не меняется,
чтобы стол не сдвигался, тем более диван,
чтобы веши носились до достойной изношенности,
никуда не переезжать, ничего не переставлять,
пусть лежит, как лежало,
стоит, как стояло,
пусть крутится, как крутилось,
пусть не крутится, как не крутилось,
никаких перемен, замри все вокруг!
А в это время в душе происходит революция:
все ломается, выворачивается наизнанку, рушится -
ты уже совершенно другой человек,
но об этом никто не догадывается:
походка та же, усмешка та же,
по-прежнему внимательно рассматриваешь дам,
по-прежнему всегда готов принять сто грамм, -
моя любимая хитрость,
мой любимый обман.

Плечи – свинцовые погоны,
ногти растут быстрей, чем мысли,
брови вымахали, как крылья,
будто нос улететь собрался.
Не улетай, нос мой, носик,
лицо мое к тебе привыкло,
как я привык к имени Саша,
без тебя два моих глаза сольются,
утону я в этом бездонном море.

Устал.
Каждый вдох, каждый выдох
запоминаются,
шея не держит свинцовую голову,
выгибается,
сейчас отломится голова от плеч
и покатится.

Устал.
Ничего не хочу,
настолько ничего не хочу,
будто никогда ничего не хотел.

Волнуется море Несделанного,
я устал раньше, чем успел.

Время спит и видит во сне,
как я плаваю на спине,
не обнимали меня никогда,
как обнимает меня вода,
я боюсь только одного:
время проснется – я рухну на дно.

Дайте душе спокойно сосредоточиться
на пустяках, на ерунде, на семечках,
из маленького, из самого крошечного
пусть вырастет что-то большое,
как когда-то из поворота мысли,
одного поворота в одной голове,
выросла революция, выросла бомба.
Достаточно одной яркой вспышки,
и каждое сердце наполнится радостью
или смертью.
Поставьте у выхода из моей головы охрану.